Однако Ким Ир Сен, полевой командир корейских партизан в Маньчжурии, ставший в 1942-м офицером Красной армии, не был доволен таким положением вещей. И сам он, и его окружение были не только (а возможно – и не столько) коммунистами, сколько националистами. В юности эти люди уходили в партизаны, рисковали жизнью и шли на немалые жертвы не столько ради абстрактных идеалов всеобщей справедливости, сколько во имя мечты о Новой Корее – сильном, процветающем и свободном от иностранного диктата государстве. Ким Ир Сену, как и миллионам молодых корейских, китайских и вьетнамских националистов, в 1930-е казалось, что построить такое государство будет проще по коммунистическим рецептам. Однако их мотивация оставалась во многом националистической, им нужно было не абстрактное «счастье для всех, и немедленно», а куда более конкретное счастье – для своей страны и ее народа.
Именно эта мотивация и делала столь непростыми отношения между Ким Ир Сеном и Советским Союзом. Многие коммунисты в правящих партиях Восточной Европы были поначалу искренне готовы жертвовать национальными интересами своих стран, уступая Москве и считая, что это необходимо ради достижения главной цели – мировой революции. А Ким Ир Сен (как, впрочем, и большинство его соратников) относился к СССР куда более прагматично и с самого начала вел свою игру – стараясь, однако, этого не афишировать.
Ситуация изменилась в середине 1950-х, когда в СССР начались реформы Хрущева, которые Ким Ир Сен воспринял весьма негативно. В сложившихся обстоятельствах руководство КНДР сочло за благо дистанцироваться от Москвы – тем более что та активно требовала от Ким Ир Сена свертывания культа личности, снижения темпов коллективизации и реформ, направленных на повышение уровня жизни корейцев (за счет развития тяжелой промышленности).
В ответ Ким Ир Сен начал в массовом порядке снимать с должностей, а иногда и сажать в тюрьмы советских корейцев, которых в сороковые годы в большом количестве направили «исполнять интернациональный долг» в КНДР (их было немало в высших эшелонах власти – в тот период выходцы из СССР корейского происхождения составляли до четверти состава северокорейского ЦК). При этом советское посольство быстро обнаружило, что не может ничего с этим поделать: на все упреки и просьбы Ким Ир Сен кивал, соглашался, заверял, что все будет исправлено, но продолжал поступать по-своему. Этому способствовали и поддержка, которой он и его политика пользовались в северокорейском государственном аппарате, и резкое ухудшение отношений СССР и КНР. Будучи блестящим дипломатом, Ким Ир Сен виртуозно использовал советско-китайский конфликт в своих интересах, мастерски играя на противоречиях и амбициях как Москвы, так и Пекина.
Разрыв (точнее, полуразрыв – до открытого конфликта дело все-таки не дошло) с СССР требовал идеологического обоснования, и оно было предоставлено «идеями чучхе».
Впервые термин «чучхе» был использован в речи, произнесенной Ким Ир Сеном в декабре 1955-го, на самом раннем этапе кампании по устранению советского влияния. В своем выступлении он говорил, что необходимо подчеркивать национальные традиции, вывешивать картины корейских, а не советских художников, изучать корейских поэтов, а не Пушкина и Маяковского, и описал все это выражением «установление чучхе».
Термин этот вообще-то был хорошо известен корейским националистам, которые пользовались им еще с двадцатых годов. На русский язык слово «чучхе» переводят как «субъект» или «субъектность», но более точным было бы переводить его как «самобытность» или даже «самость».
Кстати сказать, сотрудники советского посольства, внимательно следившие за ситуацией, сообщили, что термин в широкий оборот решил пустить не сам Ким Ир Сен, а его советник по идеологии Ким Чхан-ман, который, как было сказано по этому поводу в посольском отчете, «очень этим гордится». Впрочем, изобретатель официальной идеологии кончил плохо: в середине шестидесятых он бесследно исчез с политической арены, а его имя было запрещено к упоминанию в официальных текстах.
Термин «чучхе» был превращен в идеологию – точнее, в некое ее подобие – в середине 1960-х. Для такого поворота идеологической политики сформировались тогда все основания. Отношения СССР и Китая были крайне напряженными, дело доходило до военных столкновений. И Москва, и Пекин старались перетянуть Северную Корею на свою сторону. Участвовать в конфликте Ким Ир Сен не собирался, и в этой ситуации ему было необходимо обзавестись идеологией, которая могла бы обосновать его претензии на нейтралитет, причем нейтралитет с оттенком, так сказать, собственного теоретического превосходства. Поэтому в середине 1960-х северокорейские идеологи, среди которых решающую роль сыграл Хван Чан-ёп, выпускник философского факультета МГУ и главный идеолог страны, превратили чучхе в относительно проработанную идеологию.
Объективно говоря, особой проработанности не получилось. По большому счету, все «идеи