– Нет, – сказала я мужу, нарушая видимость родительского единодушия, которую обычно старалась поддерживать. – Вы выглядите чудесно.
Весь вечер Брайан на меня дулся. Я вполне понимала его раздражение. Даже фотограф был удивлен тем, что дети снимаются в маскарадных костюмах. Но с тех пор то семейное фото – мое любимое.
В конце коридора показалась Энни. У нее красные глаза. Сглотнув слезы, прячу студенческое удостоверение Кристен за фотографию шестнадцатилетней давности. Не поднимаю взгляд, пока не успокоюсь. «Крепись! Не вздумай сломаться!» – твержу себе. Наконец пытаюсь улыбнуться той принцессе, которая теперь осталась у меня единственной. Не сомневаюсь, что Энни читает мои мысли. Она тоже видит: наше когда-то прекрасное королевство разрушено и никогда не будет прежним.
Мы даже не подозреваем о том, какими сильными можем быть, пока не почувствуем себя слабыми. То-гда сила пробивается наружу, как маргаритка через щель в цементе. Мне приходится отвечать на вопросы, о которых я раньше и думать не могла. Кремация или традиционное погребение? Урна или надгробие? Прощание в церкви или у нас дома? Я выбираю кремацию, мемориальный камень и церемонию в церкви Святой Троицы. После нее самые близкие собираются в нашей квартире.
Семь часов вечера. Стоя на пороге в черном льняном костюме, провожаю последних гостей – четырех школьных подружек Кристен. Прижимаю каждую к груди, вдыхая сладкий аромат юности.
– Она очень вас любила. Спасибо, что были ее подругами.
Лорен Раш стискивает мою руку:
– Берегите себя, миз[2] Блэр.
– Увидимся, девочки, – говорю я дрогнувшим голосом.
Лорен, обернувшись, грустно мне улыбается. Я провожаю всю четверку взглядом до лифта.
– Заходите. Здесь по-прежнему ваша «кают-компания».
Кристен и ее друзья называли так нашу квартиру, потому что несколько лет это было место сбора их кружка. Скоро они найдут себе другую «кают-компанию». Обязательно найдут.
Направляюсь в кухню, стараясь смириться с тем, что потеряла не только Кристен, но и ее друзей. Ураган энергии, который они поднимали, пронесся мимо. Не будет больше ни посиделок с ночевкой, ни импровизированных вечеринок. Сестра училась с Кристен в одном классе, но в ее круг не входила. У Энни была только одна близкая подруга, Лиа.
Сейчас моя дорогая девочка сидит, облокотившись о столешницу, и рассеянно жует пахлаву, которую так любила Кристен. Взгляд устремлен в никуда, а по щекам катятся слезы. У меня сжимается сердце. Даже Лиа не приехала сегодня поддержать Энни. Она учится в Стэнфорде и до зимних каникул вырваться не сможет. Наверное, зря я разрешила дочери взять на год академотпуск по семейным обстоятельствам. Нужно было все-таки заставить ее вернуться в Хаверфорд. Избыток свободного времени не поможет ей справиться с горем, а наоборот. Сглотнув образовавшийся в горле комок, я наклоняюсь и целую Энни.
– Держишься,