когда вся бригада села перекусить в каморке рядом с раздевалкой, Патрушев молча подошел к холодильнику. Достал из морозилки две бутылки водки, и вот прямо так, за бутербродом с салом в одного выпил их. Молча, размеренно, стакан за стаканом. Молодые работники, вроде Данилы, переглянулись, но ничего не сказали. Пить на работе строжайше запрещалось, но в коллективе быть крысой и бегать докладывать не полагалось. Так что все промолчали. Старожилы же базы и вовсе вели себя, как ни в чём не бывало. Будто каждый день сами так просто выпивают литр водки за обедом. Обед закончился, и все отправились по своим местам. Один только Патрушев остался сидеть в каморке. Данила никогда раньше не видел человека в таком подавленном состоянии. Хотя мозгами он понимал, что даже такого здоровяка, как его коллега, два пузыря могут в лепешку раздавить, но дело было явно не в выпитом. В каморку зашел Николай и буквально за шкирку вытащил Данилу из-за стола. Оттащил его к себе в слесарку и заставил железной щеткой отдраивать ржавый коленвал. Из слесарки, где работал Данила, было видно рабочее место Патрушева, вернее цех, где стоял разбортированный грузовик. Рядом лежали здоровенный лом и несколько ключей. Именно тогда Данила впервые увидел, на что способен это великан. После двух бутылок водки, ни капли не опьянев внешне, Патрушев в одиночку заменил тяжеленную рессору. Голыми руками, молча. Просто так взял и выполнил работу, которую порой не могли сдюжить и трое крепких мужиков без мата и вспомогательных инструментов. В конце рабочего дня молчаливого Патрушева увели с базы под руки трое мужиков, после того как начальство уехало. А Николай Степанович потом объяснил, что каждый год в один и тот же день Патрушев ведет себя именно так, а не иначе. Пару лет назад, когда Николай сам только устроился на автобазу, он увидел этого огромного здоровяка точно в таком же состоянии и по неопытности решил разузнать что к чему. Точно так же болтался возле него после обеда и даже предложил ему помощь. Но Патрушеву помощь была не нужна. Оказалось, в этот день он поминал сослуживцев, которых не смог вытащить из какой-то заварухи, когда служил в Афгане. Долго в тот день десантник рассказывал Николаю о своей службе, и чем дольше углублялся в воспоминания, тем хуже ему становилось. Тогда дело не ограничилось двумя бутылками водки. Охмелев и разворошив воспоминаниями опасное осиновое гнездо сознания, Патрушев устроил на базе целый погром. Дело даже дошло бы до рукоприкладства, если бы не дипломатический талант Николая. Каким-то непостижимым образом, ему удалось успокоить здоровяка одной только беседой. Патрушев проспался и на утро был тише воды, ниже травы. А Николай Степанович с того раза сделал единственный вывод – человека в таком состоянии лучше не трогать вообще.
День близился к концу. Двигатель от Мурзика, так водители ласково называли машины минского автозавода, стоял разобранный и полностью готовый к повторной сборке.
