Несмотря на все тяготы, связанные с дорогой, занятия музыкой стали для меня настоящим счастьем. Бабушка очень помогала мне – и разбирать произведения, которые мне приходилось играть, и одолевать сложности сольфеджио…
Когда, уже в Мурманске, у нас наконец появилось в доме моё любимое чёрное пианино «Красный Октябрь», не только я терзала его своими бесконечными гаммами, этюдами Гедике и Черни, – из комнаты, где оно стояло, часто доносилась музыка Шумана, Бетховена, вальсы Шопена в прекрасном исполнении бабушки.
Часто приходила Назо Качарава, жена папиного друга, капитана Анатолия Качарава. Они «музицировали» вместе: бабушка аккомпанировала, а Назо (или, как с лёгкой руки моей сестрички, все звали её «Назоня») пела низким грудным голосом с сильным грузинским акцентом: «Ми толко знакоми… Как странно…»
Моё любимое пианино было членом нашей семьи. Оно переезжало из города в город, из квартиры на квартиру вместе с нами…
Когда на какое-то время прервалась моя любовь к нему, оно задержалось до поры до времени на квартире родителей. Но когда мои сыновья, Вася и Саша, решили его отдать или выбросить за ненадобностью, я тут же перевезла его к себе, на Мерзляковский, и в редкие свободные минуты садилась играть. За много лет «простоя» я разучилась, пальцы не слушались. К тому же от старости колки пианино плохо держали, и оно постоянно расстраивалось (надо же – двойной смысл слова!). Отец Сашиных одноклассников – Валя Галюзов – приходил его настраивать. И я опять играла. Покупала ноты… Доставала старые, ещё бабушкины…
Мне трудно это объяснить, но я привязываюсь не только к людям, животным, месту жительства, но и к вещам… Пианино было частью моей жизни, частью меня, членом моей семьи, моим другом… Тем горше осознавать, что я его предала…
Мы продали нашу квартиру на Мерзляковском, разъезжаясь с Сашей. (Я и квартиру предала!) Купили две: Сане на Краснопресненской набережной, а мне – на Новинском бульваре…
Мне так не хотелось переезжать! Я была так убита и деморализована, что, когда дети, «до кучи», стали мне вбивать в голову, что пианино уже не подлежит настройке, настройщики, мол, уже не берутся, и зачем тащить «бесполезные доски» в новую квартиру… ну и так далее, я сдалась. Я не защитила и не отстояла моего старенького друга…
Я не могу себе простить, что с моего молчаливого согласия оно оказалось разобранным и на помойке!..
В наказание мне и в назидание за предательство на светлой японской пианоле, электронной и бездушной, которую Саша купил мне «взамен», стоит сохранённая