– Значит, вы твердо решили уехать? – спросил мистер Пинч.
– Сундук мой уже уехал с фургоном, сэр, а сам я уйду пешком завтра поутру и сяду в дилижанс, когда он меня нагонит по дороге. Позвольте пожелать вам всего лучшего, мистер Пинч, и вам тоже, сэр, – будьте здоровы и счастливы!
Друзья со смехом пожелали ему того же и отправились домой рука об руку; по дороге мистер Пинч рассказал Мартину о беспокойном и странном нраве Марка Тэпли – все то, что уже известно читателю.
Тем временем Марк, предвидя, что его хозяйка находится в сильном расстройстве чувств и что сам он вряд ли может отвечать за последствия длительной беседы с глазу на глаз, старался, как только мог, не встречаться с нею в продолжение всего дня и вечера. Этой его тактике весьма способствовало большое стечение посетителей в «Синем Драконе», ибо после того как разнесся слух об отъезде Марка, в распивочной весь вечер толокся народ, и гости усердно пили за его здоровье, то и дело чокаясь кружками. Наконец двери заперли на ночь, и Марк, видя, что теперь ему не отвертеться, собрался с духом и решительной походкой направился к дверям распивочной.
«Стоит мне только взглянуть на нее, – говорил себе Марк, – и я пропал. Чувствую, что тут мне и крышка!»
– Наконец-то явился, – приветствовала его миссис Льюпин.
– Да уж, явился вот, – сказал Марк.
– Значит, вы нас покидаете, Марк? – спросила миссис Льюпин.
– Да ведь что ж, приходится, – отвечал Марк, уставясь в землю.
– А я-то думала, – говорила хозяйка, проявляя самую пленительную застенчивость, – что вы… привязались… к «Дракону»…
– Я и то привязался, – сказал Марк.
– Тогда, – вполне резонно продолжала хозяйка, – Зачем же вы его покидаете?
Но на этот вопрос Марк и вовсе не ответил, даже после того как его повторили, и потому миссис Льюпин, передавая ему жалованье из рук в руки, спросила – не то чтобы неласково, нет, нет, совсем наоборот, – чего бы ему больше хотелось?
Всем известно, что есть вещи, которых живой человек не в силах вытерпеть. Такой вопрос, как этот, заданный таким порядком, в такое время и такой женщиной, следовало отнести именно к этой категории, по крайней мере поскольку дело касалось Марка. Он невольно поднял глаза, а подняв их однажды, уже не мог опустить, ибо сколько ни есть на свете полных, румяных, веселых, ясноглазых хозяек с ямочками на щеках – воплощение всего самого лучшего в них, самый, так сказать, цвет и совершенство среди хозяек стояло сейчас перед Марком.
– Вот что я вам скажу, – начал Марк, мигом сбрасывая с себя всякое замешательство и обнимая хозяйку за талию, отчего она нисколько не встревожилась, зная, какой он славный малый. – Если бы я думал только о том, чего мне хочется, я выбрал бы вас. Если бы я думал о себе, о том, что для меня всего лучше, я выбрал бы вас. Если бы я выбрал то, что с радостью выбрали бы девятнадцать человек