Весьма естественно, что только что вступающая в жизнь русская наука права скоро утомилась повторением идей естественного права, возникшего и развивавшегося на чужой почве, и, не встречая возможности применения их к русскому быту, стала искать чего‐нибудь более свежего, способного связать науку с жизнью и сознанием практической пользы возбудить ученый ум. Молодая страна с далеким и темным прошлым составляла благодарную почву для исторических изысканий. Составление Свода pаконов и Полного cобрания pаконов встряхнуло пыль с исторических памятников и возбудило к исследованию прошлого государственного быта России. Что же удивительного, что и русская юриспруденция поддалась общему научному увлечению?
Первые исследования по истории русского права были произведены не русскими, а немецкими (Эверст, Рейц) и польскими (Мацеевский) учеными. Приходилось начинать с переводов. В 1835 г. появился перевод сочинения Эверса «Древнейшее русское право», сделанный Платоновым, а в 1836 г. профессор Московского университета Морошкин предложил русской публике перевод сочинения Рейца «Опыт истории российских государственных и гражданских законов». Переводная литература послужила началом оригинальных исследований по истории русского права, из которых наиболее капитальным представляется работа Неволина.
Исторические исследования представляют собой безмолвное и практическое осуществление нового направления. Но этого было мало. Необходимо было пропагандировать идеи Савиньи и его школы. Одним из талантливых проводников исторического направления в русскую жизнь является преждевременно погибший Благовещенский. В своем весьма интересном и прекрасно написанном исследовании «История – метод науки законоведения в XVIII веке»49 молодой ученый, отдавая должную справедливость философии, объясняет отпадение от нее юристов тем, что «она хотела быть не подругой, но госпожой над законоведением, она хотела не только учить, но и господствовать, не только объяснять и толковать существующие законы, но и законодательствовать и уничтожать оные, в силу уполномочия вечного ума» (IV, с. 385). Считая естественное право за «учение весьма неопределенное и шаткое» (IV, с. 406), Благовещенский нападает на характер преподавания, господствовавший ранее в русских университетах. «Право естественное, политическое, народное, были преподаваемы по какому‐либо из тех бесчисленных Naturrechte, которыми потопилась Германия со времени Канта и которыми разлились и по нашим высшим училищам, как духовным, так и народным: сии Naturrechte были или принужденные копии с какого‐либо положительного законодательства, особливо с римского гражданского (jus civile), либо теории, построенные немецкими умниками из своей головы и независимо от опыта и истории (a priori) и потому мало полезны или вовсе бесполезны для нашей науки» (VII, с. 49).
Взамен того Благовещенский