Они залопотали что-то на своем тарабарском языке. Дона догадалась, что это бретонский: Годолфин, кажется, говорил, что после налета корабль всегда удирает в Бретань. Их идиотские ухмылки раздражали ее, она чувствовала, что в такой обстановке ей тяжело будет сохранить величественную позу, которую она решила принять. Она скрестила руки на груди и отвернулась, не говоря ни слова. Откуда-то появился первый матрос, – должно быть, он докладывал о своем прибытии главарю, капитану этого загадочного судна. Подойдя к Доне, он пригласил ее следовать за собой.
Все это выглядело довольно странно. Пираты представлялись ей совсем не такими. Она ожидала увидеть головорезов с серьгами в ушах и кинжалами за поясом, а перед ней были простые, добродушные парни, по-детски наивно восхищавшиеся ее красотой.
Да и корабль, если признаться честно, оказался не таким, как она ожидала. Не было ни грязи, ни вони, ни мусора – все сияло чистотой, краска была свежей и яркой, палубы надраены не хуже, чем на военном судне, а из носовой части, где, по-видимому, жили матросы, тянуло аппетитным запахом овощного супа. Они вошли в дверь с раскачивающимися створками, спустились по лестнице и остановились перед второй дверью. Матрос постучал. Спокойный голос пригласил их войти. Дона шагнула за порог и невольно зажмурилась: яркий свет, врывающийся в кормовые окна, заливал каюту, отражаясь от деревянных панелей на стенах. Дона в очередной раз испытала растерянность и недоумение: каюта ничем не напоминала мрачную нору, увешанную оружием и заваленную пустыми бутылками. Это была самая обычная комната: полированный стол, стулья, рисунки птиц на стенах – строгая и вместе с тем уютная обстановка, свидетельствующая о том, что человек, живущий здесь, вполне довольствуется самим собой. Проводник Доны вышел, тщательно прикрыв за собой дверь, и она смогла наконец разглядеть хозяина комнаты, который сидел за столом и что-то писал, не обращая на нее внимания. Она кинула на него робкий взгляд, но тут же одернула себя – ей, Доне Сент-Колам, никогда и никого не боявшейся, не пристало робеть перед каким-то пиратом. Да и вообще, что он себе позволяет? Почему он не обращает на нее внимания? В конце концов, это невежливо! Долго ей еще здесь стоять?.. Однако заговорить первой она все же не решалась. Ей вспомнился Годолфин с его выпученными глазами, бородавкой на носу и непрестанными заботами о здоровье дражайшей супруги. Интересно, что бы он сказал, увидев ее сейчас в этой каюте наедине со страшным французом?
Страшный француз тем временем продолжал писать, по-прежнему не замечая Дону, стоявшую в дверях. Она вдруг поняла, чтó делает его непохожим на прочих мужчин: на нем не было модного завитого парика. Он носил волосы так, как было принято несколько лет назад, и это ему необычайно шло, трудно было даже