«Ты была очень сложным подростком.» На вопрос, что во мне было такого сложного, потому что я просидела дома за печкой, как сверчок, всю жизнь до самого замужества, чувствуя себя только частью семьи и больше ничем, мама отвечала, что я все время плакала. И обижалась, что меня никто не понимает.
Думаю, это действительно сложно, молча терпеть, когда рядом кто-то плачет, и спокойно не понимать дальше.
В какой-то момент прабабушка озаботилась тем, что я уже взрослая и могу принести в подоле. Мама принялась за мое воспитание. Прежде всего нужно было обеспечить полный контроль. Мама объяснила мне, что все, что происходит в моей жизни, я должна доверять ей. А поскольку я не была болтушкой, меня подробно выспрашивали. Я привыкла к тому, что не существует границы между моим личным и маминым. Я должна была быть раскрытой книгой, иначе вся моя жизнь рискует пойти как попало. «Перед мамой не бывает никаких тайн».
Я не могла бы пожаловаться на то, что кто-то без спросу брал мои вещи – в моей жизни они были моими лишь в силу пользования. Отделиться от семьи было почти преступлением. Единоличница – это было прабабушкино определение, берущее корни похоже еще в страшные времена коллективизации.
О том, что в подростковом возрасте формируются границы личности, я прочитала в 25 лет в журнале. И с удивлением их не нащупала. И не обнаружила никаких процессов, связанных с их образованием. Я по-прежнему была открытой книгой и отчитывалась перед мамой за свой образ жизни.
Напиши и сожги
В книге С.Форвард «Токсичные родители» предлагается написать письмо родителям, и, если нет шанса на исправление отношений – сжечь его. Если есть – отправить и отчаянно надеяться на чудо. В моем случае не было никаких надежд.
В наших с ней разговорах были такие темы, после которых нельзя было продолжать общение. Должно было появиться раскаяние, такое глубокое, которое не позволило бы приблизиться. Она предавала меня. Она приносила в жертву мое счастье ради собственного покоя. Она использовала меня. Она лишала меня возможностей ради собственной лени. Она учила доверять только ей и не доверять никому другому, чтобы никто кроме нее не мог оказаться рядом.
Но она успешно избегала раскаяния.
Однажды я написала письмо. Точнее, я начала писать письмо… и не смогла остановиться. Я исписала треть тетради формата А4, не вставая в места на протяжении 7 часов, я не хотела отвлекаться, даже чтобы поесть.
И продолжила на следующий день. Через несколько часов у меня просто кончились силы. Я забросила тетрадь на полку под зеркалом и решила, что сожгу завтра.
До сих пор не могу сжечь ее. Я боюсь брать ее в руки. Но бумага впитала то, что должна была. Больно быть перестало.
И я вспомнила, что, когда я вышла замуж, она сказала, что может хранить мой подростковый дневник, чтобы мой муж случайно не прочитал. Я попросила сжечь, потому что у нее была печь на даче, а подростковая кожа стала мне тесной! Она пообещала. А через 10 лет я обнаружила его в ее журналах. Я была так потрясена,