– Ну да. Полузапрещенная такая.
– Да, полузапрещенная. А она закупила нам аппаратуру, дала эти гитары и даже иногда предоставляла свой кабинет. То есть мы, конечно, когда она заходила, играли какие-то такие общепринятые песни, а потом уже начинали зудеть свое.
– Слушай, а переходный возраст? Получается, ты вообще был таким приличным мальчиком. Или ты был хулиганистый?
– Все мы были немного хулиганистые, потому что двор, конечно, был, разношерстный.
– Немного или много?
– У нас были ребята, которые только что вернулись с зоны. Уже, так сказать, ходили по малолетке. Были ребята постарше. Такая компания была – от десяти до и двадцати с лишним лет. Покуривали втихую. Я, кстати, несколько раз в том возрасте начинал, пытался курить, но у меня так и не получилось. То есть лет с десяти.
– А почему не получилось, не понравилось?
– Да. Просто не хотелось быть белой вороной в компании, там курили все, включая иногда и девушек. Вот и я пытался, а потом понял, что никакого удовольствия от этого не получаю, так зачем мне это надо? Последняя попытка была где-то, наверное, на первом курсе института. Нет, скорее даже в десятом классе. И все, потом я завязал с этой ерундой.
– Ну а трудные моменты твоим родителям приходилось переживать?
– Наверное, да, потому что мы иногда собирались компанией, и старшие товарищи говорили: «Что, ребята, может, выпьем?» Таких моментов было несколько, но, слава Богу, все заканчивалось обычным образом, то есть я просто ложился спать, и все. Но я помню, когда отец меня встречал, он никогда не устраивал мне сцен. Потому что с человеком в таком состоянии бессмысленно разговаривать, у него вертолет в голове.
– И папа понимал?
– Да. И я думаю, что это очень правильно, потому что в любом случае надо говорить на трезвую голову. Нотации читать – это проще простого.
– А что надо делать?
– Надо с ребенком найти общий язык, совершенно на другие темы разговаривать, увлекать его. Вот если ты видишь, что он интересуется чем-то, то надо поддержать. К разговору о музыке. Когда я уже начал думать о том, что должен быть свой собственный инструмент, чтобы по-настоящему… Это ведь денег стоило, лютых денег. Помню, я положил глаза на гитару, которую продавал какой-то фарцовщик. Запросил он, Господи, 250 рублей – по тем временам гигантские деньги. То есть это две зарплаты месячных для обычного рядового человека. И мама с моим любимым отчимом, они мне сразу и помогли. Спросили, конечно, зачем. Я говорю – вот так и так. Может, было несколько фраз: «Ты точно уверен, что это вот тебе надо?», но какого-то такого отговаривания не было.
– Они тебя поддержали?
– Они меня поддержали. И на самом деле это дорогого стоит. Ведь могло быть баловством,