Особое внимание уделялось стрельбе из всякого рода револьверов и обращению с ними: разборка, сборка, смазка. Эти уроки проходили довольно часто, и мы их хорошо усвоили. Несколько раз нас водили в тир, и там мы тренировались.
По субботам и воскресеньям была практическая подготовка: нас тренировали для пешего похода на большие расстояния. Обыкновенно мы отправлялись куда-либо в сторону от Варшавы в субботу в полдень, а возвращались в воскресенье поздно утром, делая туда и обратно по 60–70 километров. В это лето 1939 г. в Варшаве и окрестностях по субботам и воскресеньям шли дожди и гремели грозы, хотя с понедельника по пятницу погода обычно стояла прекрасная. «Что-то это не к добру», – поговаривали варшавяне, а мы возвращались промокшими и страшно уставшими. Раз, помню, в субботу после обеда мы вышли на север и к ночи добрались до какой-то крепости, окружённой в темноте оранжевыми огнями. Шёл дождь. Сандро сказал, что это знаменитая крепость: по-польски Модлин, а по-русски – Но-вогеоргиевск, и лучшее её нам обойти от греха подальше. Вторую половину ночи и до часов десяти утра, промокшие, мы шагали назад в Варшаву. Должен сказать, что такие жестокие переходы принесли большую пользу. Не будь их, я не смог бы дойти обратно до польской границы, когда утром 14 августа, пройдя 20 километров вглубь советской территории, мы наткнулись на советский пограничный патруль. Я и мои проводники то бежали, то шли, преследуемые советскими пограничниками, целый день и целую ночь почти без остановки.
Летом 1939 г. к переходу готовились девять человек. Двое из нас – Шура Колков и Сандро – уже побывали в СССР в 1938 г. (Сандро переходил даже два раза). Семь человек были новичками. Нас разделили на три группы. В одну группу входили М. Ольгский из Франции, молодой член Союза из Праги Владислав Коняво, погибший при переходе границы, и Олег Келлер, член Союза из Софии. В другую группу входили М. Никоненко и Бага Берегулько, а в третью – Василий Дурново и я. По конспиративным соображениям мы были строго изолированы друг от друга и распределены по местам классов и по времени уроков так, что никто не мог видеть учеников из другой группы.
Два месяца в варшавской школе прошли быстро. Из особых событий того времени – смерть Миши Никоненко, о которой я тогда и не знал. Мне всё рассказали уже после моего неудачного перехода. Вот чего я никак не ожидал! Помню Мишу по Союзу в Белграде. Мы вместе приехали в Варшаву. Он, правда, был не со мной в классе, но мой адрес знал и два раза заходил. Раз сидел он у меня, мы провели в разговорах два часа; особой подавленности я у него тогда не заметил. Затем с ним произошёл случай, о котором Г. Околович рассказал мне в Берлине.
Дело было так. Миша в одиночестве пошёл упражняться в искусстве фотографии. Нам тогда каждому дали по «Лейке» – на то время они считались лучшими аппаратами в мире. Нам советовали упражняться в парках и прочих невинных местах, избегая сомнительных