И еще я скучала без кино. Я убеждала себя, что пусть СВАШ мне отвратительна, можно же просто ходить на уроки, а по ночам, накрывшись с головой, смотреть фильмы на телефоне – однако я и это не решалась делать, то есть так-то я бы могла, но, как это ни дико, предпочитала подчиняться правилам, не хотела, чтобы меня сочли дикаркой.
Разумеется, в глубине души я понимала, что вся эта штука с телефонами – просто поза, как и весь культ Средневековцев. Но для Генри и его друзей это был очередной способ продемонстрировать, что в этой школе заправляют они, что все здесь подчинено их воле. Они могли навязать другим все что угодно – хоть прыгать на одной ножке по средам, – и все бы их послушались. Вместе с тем эта штука с телефонами была и не глупа, она соответствовала духу школы, стремлению отличаться от всего мира. Может быть, потому-то братья и дули им в задницу. Детки не проводят часы, уставившись на экран гаджета, а читают, занимаются спортом, играют на сцене и на музыкальных инструментах, поют в хоре и тому подобное. И всем приходилось много писать, настоящей ручкой по бумаге. Компьютерные тексты – дикарство, Средневековье – это письма и заметки в блокноте. В СВАШ так и летали, словно осенние листья на легком ветру, написанные от руки записки, причем написанные перьевой ручкой и чернилами, их писали на бумаге с фамильным гербом, а приглашения – на кремово-белых открытках толщиной чуть ли не с плитку в ванной. С такого Приглашения все и началось.
Оно пришло незадолго до полусеместровых каникул. В СВАШ это время называлось не каникулы, а Юстициум. Мы с Господи-боже были у себя в комнате, готовились ко сну. И тут мы как раз подходим к тому единственному моменту, когда моя соседка сама заговорила со мной. Она первая заметила, как Приглашение молча подсунули под дверь. Я еще и не повернулась, а она так и прыгнула на письмо, словно давно его дожидалась. Я принялась расчесывать волосы и в зеркало видела, как она прочла надпись на конверте и поникла.
– Это тебе, – сказала она так, словно глазам своим не поверила. Нехотя передала мне письмо.
Конверт был идеально квадратный, толщенная бумага цвета слоновой кости, сложенная углами внутрь и запечатанная – честное слово – каплей воска, алой, как предписанные школой чулки. На воске красовались изящные оленьи рога. «Робин Гуд, принц воров», – вспомнилось мне.
Господи-боже висела у меня над душой. Я сломала печать, как это делается в кино. Внутри оказалась толстая квадратная карточка. На ней всего три слова, точно в центре этой кремовой карточки, выведенные густыми черными чернилами. Буквы слегка блестели и словно приподнимались над страницей, их можно было пощупать.
ОХОТЪ СТРЕЛЬБЪ РЫБАЛКЪ
Я подняла глаза.
– Что это значит?
– Переверни, – велела Господи-боже.
Я перевернула карточку. На