Испытаниям не на жизнь, а на смерть подвергаются большинство персонажей рассказов книги «Царь-рыба». Браконьеры расплачиваются своими жизнями и гибелью близких. Философская назидательность здесь очевидна, как в притче. Важно заметить, что начитанность и своего рода культурность Гоги Герцева не вывели его к свету Истины. «Суперменская» сила воли, физическая крепость, ницшеанство как доминанта характера – все эти качества не только не спасли, но, напротив, погубили героя. Описывая жизнь и смерть Гоги Герцева, Астафьев, на наш взгляд, вступает в полемический диалог с западным или американизированным типом современного человека. 1960-е годы были отмечены невероятной популярностью в России произведений Э. Хемингуэя. Сильный, циничный, опытный в охоте на зверей и женщин – таков в общих чертах психологический портрет героя-мужчины в рассказах Э. Хемингуэя, вошедший в моду, вызывающий у молодых людей желание подражать ему в таком захватническом натиске по отношению к природе и к жизни вообще. Автору «Царь-рыбы» глубоко претит этот «суперменский набор», какого бы он не был происхождения.
В сюжете повествования сама судьба наказывает практически всех, кто ведет себя на сибирской земле как «командор» – завоеватель. Возмездие настигает тех, кто преступил христианские заповеди «не убий!», «не кради!», «не прелюбодействуй!», кто не почитает родителей и творит себе кумиров. Прощен только искренне покаявшийся в Храме Природы Игнатьич. В момент онтологического прозрения в поединке с царь-рыбой он осознал свой грех перед женщиной и самой материнской первоосновой жизни: «Женщина – тварь божья, за нее суд и кара особые». Очищение страхом смерти от скверны гордыни, рационализма многих возвращает к нормам этики и пониманию того, что в жизни первично, что истинно значимо. Подобное испытание прошла и журналистка Эля. Ее опыт выживания в суровой тайге, вероятно, обозначил ей духовно-нравственные ориентиры на всю жизнь.
Астафьевское повествование в этическом смысле лишь продолжает значительный ряд русской классики, в котором Толстой и Достоевский, Пришвин и Платонов, Есенин и Заболоцкий. Как жить, чтобы не бояться умереть? Почему русский человек или апокалиптик, или нигилист? В поисках ответов на вечные вопросы литература может иногда выходить на удивительные образы душевно чистых людей. У М. Пришвина и В. Астафьева это персонажи, в которых природное естество соединяется с моральной безупречностью. Лу Вен – китаец из повести «Жень-шень», Аким – наполовину долганец, оба далеки от цивилизации, правда, астафьевский герой заражен современными дурными привычками. Но и тот и другой образ воплощают известный пришвинский афоризм о том, что культура человека в широком значении заключается не в чистоте ногтей, а в чистоте души. Жить в диком природном пространстве невозможно без охоты, без борьбы за выживание, без убийства, в конце концов, каких-то живых тварей. Но при этом, оказывается, возможно сохранять истинную человечность