– Макс, ведь у вас весна, так почему листья такие?
– Лера, не отставай и не тупи, – попросил парень, проигнорировав мой вопрос касательно деревьев, показавшийся ему глупым или несущественным.
Парень пошёл прямо к двери, в которую входили люди, преимущественно примерно нашего возраста. Входили они постоянно, и потому дверь была открыта и зафиксирована в таком положении. Мы легко вошли, и смешной старичок в странной одежде приветливо кивнул мне, когда мы проходили мимо него. Я мило улыбнулась в ответ и, когда мы отошли от него подальше, спросила:
– Он мне кто?
– Не знаю, Лера, я в твою личную жизнь не лезу, – усмехнулся Макс.
Сам он пожимал руки подскакивающим к нему парням, широко улыбался девушкам, да и вообще как-то преобразился, словно обрёл веру в жизнь, которую из-за меня утратил. Теперь я могла любоваться его улыбкой и ямочками на щеках хоть всё время, жаль только не мне эти улыбки были адресованы. Зато я заметила, что он притворяется – в цветастых глазах не было искорок веселья или хотя бы радости. Но всё равно видеть его милым и приветливым было странно.
– Тебя все любят? – спросила я у него, когда нам перестали попадаться приветствующие его люди.
– Не все, Лера! Это были мои бывшие одногруппники, я начинал своё обучение на другом факультете, если ты забыла, и до сих пор с ними общаюсь иногда.
Я даже как-то обрадовалась: он говорил со мной спокойно, не раздражаясь на вопросы, да и вообще, теперь мне было не страшно. Не страшно и не обидно было бы, пожалуй, даже если бы он снова схватил меня и поцеловал. Что-то подсказывала, что больше он не будет целовать столь грубо. По крайней мере, не в этих стенах.
Мы поднялись по широкой мраморной лестнице на второй этаж, парень провёл меня по коридору, а потом спросил, видимо, припомнив мост:
– Читать ты, Лера, не умеешь? – это было сказано как-то ехидно, но тихо-тихо, чтобы никто больше не услышал.
– Я умею, – почему-то обиделась я за себя. – Просто не на вашем языке! – мой возмущённый шёпот позабавил его, и он, стянув с плеч рюкзак, принялся в нём рыться.
Я же в это время рассматривала его: небритый, коротко стриженный, с мягкими чертами лица и, пожалуй, не очень-то и спортивной фигурой – всё, как я не люблю, да ещё и характер у него некультурного пингвина. Почему Макс стал ассоциироваться у меня именно с этой нелетающей птицей, я не могла объяснить, но с тех самых пор в моей голове он именовался именно некультурным пингвином, каждый раз, когда становился неприятным и невыносимым.
Парень тем временем написал что-то на клочке бумажки, вырванном из тетради, и протянул мне со словами:
– Вот такие цифры будут написаны на двери, в которую ты зайдёшь вместе со всеми. В разговоры не вступай и мило улыбайся всем, поняла, малышка?
Я нахмурилась: мне не нравилось, что он так называл Леру, которая, по моему мнению, была высоченной, пожалуй, на целую голову выше меня. И потому подобное обращение казалось мне издевательством. Но бумажку из рук Макса я взяла, а он добавил:
– Что