Здесь, однако, возникают определенные сложности, связанные с толкованием содержания принципов в правоприменительной деятельности. Такие сложности, безусловно, умаляют свойство определенности, которое должно быть присуще предусмотренному нормами права стандарту поведения, а потому затрудняют обеспечение соблюдения данного стандарта участниками гражданского оборота. Данный вывод хорошо иллюстрируется на примере принципа добросовестности[249]. В соответствии с п. 3, 4 ст. 1 ГК РФ добросовестность является обязательным признаком надлежащего поведения участника гражданского оборота, на которого возлагается принципиальная обязанность осуществлять субъективные права добросовестно[250], а также избегать извлечения преимуществ из недобросовестных действий. Однако содержание данной обязанности оказывается неопределенным, поскольку категория добросовестности не получила ни в цивилистике, ни в судебной практике однозначного толкования[251].
Здесь уместно отметить, что на трудность установления для нужд гражданского права содержания добросовестного поведения немецкие ученые обратили внимание еще в XIX в. П. Эртманн, в частности, писал, что сущность этой категории можно понять чувствами, но не сформулировать рассудком[252]. Если выделить зерно в существующих на данный предмет взглядах в современной зарубежной цивилистике, то можно отметить преобладание той точки зрения, согласно которой добросовестное поведение есть обязанность субъекта, исполнение которой рассматривается в качестве критерия оценки правомерности его действий[253]. В качестве источника добросовестности зарубежные ученые видят идеологию[254] или религиозные представления[255], что влияет на понимание ими содержания добросовестного поведения. Например, немецкими учеными добрая совесть отождествляется с моральным стандартом, рассматривается как морально-правовой принцип, который означает честность, порядочность и тому подобные свойства человеческого поведения[256]. Понимание в немецкой цивилистике