Полет мотылька. Алексей Калугин

Не плох он был, а стар, – уточнил Шпет. – А когда старый, то сегодня можешь воображать себя героем-любовником, а на следующий день – концы отдашь. – Словно желая проиллюстрировать свои слова, Марк Захарович открытой ладонью изобразил в воздухе какую-то странную загогулину. – Вот так-то.

      – Да, – кивнул, соглашаясь, Геннадий Павлович. – Быть может, Семецкому в интернате лучше будет. Там о нем, по крайней мере, будет кому позаботиться.

      – Может быть, – на лице Марка Захаровича вновь появился в высшей степени неприятный, непонятно что означающий полуоскал. – Да только не довезли его до места, скончался по дороге.

      – Жалко старика, – с сочувствием качнул головой Геннадий Павлович.

      – Жалко, – безучастно повторил Шпет.

      Выйдя из комнаты Шпета, Геннадий Павлович направился было к своей, но, неожиданно изменив решение, пошел в противоположный конец коридора. Прорезь дверного замка комнаты Семецкого оказалась заклеенной полоской бумаги с круглой синей печатью: «Инспекция ПГК». Рядом от руки было проставлено число – тот самый, надолго запомнившийся Геннадию Павловичу день! – удостоверенное чьей-то неразборчивой подписью. Три заглавные буквы «ПГК» могли означать все что угодно, в том числе и «Программа генетического картирования». Хотя какое отношение могла иметь эта программа к выселению старика Семецкого из комнаты, которую он давно уже занимал на законных, следует полагать, основаниях?