Едва началась обвальная инфляция, Сириец начал скупать по дешевке коммунальные квартиры в центре города, выселяя жильцов из разваливающихся домов. Этот бизнес оказался самым удачным. Квартиры ремонтировались, отстраивались, модернизировались. К середине девяностых в Санкт-Петербурге, как и по всей России, появились не просто богатые, а очень богатые люди, они с удовольствием покупали за баснословные деньги престижные квартиры в лучших местах Санкт-Петербурга, нимало не смущаясь тем обстоятельством, что нигде в мире не было подобных цен.
Сириец сделался не просто миллионером. Он стал по-своему символом перемен. Удачливым, изворотливым, умным дельцом, сумевшим поставить свои дела должным образом. Появляющиеся конкуренты довольно быстро сворачивали свои дела. Кроме всех других заслуг, у Ованесова были прекрасные отношения с правоохранительными органами, и он всегда имел гораздо больше информации, чем все его конкуренты, вместе взятые. Это очень помогало выжить в той невероятно сложной ситуации, складывающейся по всей стране к концу века.
Сухарев, или Сухой, знал сидевшего в машине давно. Они вместе отбывали срок в колонии в последнюю «ходку» Сирийца. Тот вышел в восемьдесят шестом и с тех пор уже не попадал за решетку. Теперь ему было около пятидесяти, он сильно располнел, черты лица расплылись. В его поведении появились уверенность и вальяжность очень богатого человека.
– У меня к тебе дело, Сухой, – негромко сказал Сириец.
– Ты же знаешь, я для тебя готов кому угодно глотку перегрызть, – проникновенно сказал Сухарев. – Если бы не ты, я бы сейчас на нарах чалился. Что нужно сделать?
– Сначала поедем в ресторан. Немного посидим, поговорим, – улыбнулся Сириец. – В «Изумрудный храм», – приказал он водителю.
Этот ресторан находился за городом. Его негласным владельцем и хозяином уже давно стал сам Сириец. Разорившийся хозяин согласился передать ему свое детище, перед тем как уехал из города. Сириец не любил заниматься ресторанным бизнесом, считая это ниже своего достоинства. Рестораном владела его родная сестра, вызванная из Минска.
Сухарев понял, что разговор предстоит важный. Во-первых, Сириец не стал говорить в присутствии посторонних, даже своего водителя и телохранителя. Во-вторых, в «Храм» он ездил только по очень важным делам, зная, что там его подслушать не могут. Всю дорогу он молчал, глядя в окно. И только когда машина уже подъезжала к ресторану, лениво спросил:
– Один живешь