– Крылов, паршивец! – прошептал Безбородко, увлекая меня к окну, подальше от дверей библиотеки. – О чем ты разговаривал с ее величеством?
Я с удивлением взглянул на тайного советника:
– Простите, Александр Андреевич, могу ли я передавать разговор с императрицей?
– А почему бы и нет, скотина? – спросил Безбородко, оглядываясь по сторонам. – Это всего лишь дело правильного выбора. Ты боишься гнева императрицы – и это совершенно правильно. Но, дорогой мой бумагомарака, ты же понимаешь, что между тобой и Матушкой есть еще много могущественных и сильных фигур, которых тоже необходимо бояться такому ничтожному человеку, как ты.
Этот излишне благообразный сановник был выше меня и почти той же комплекции, только одет не в пример богаче. На нем были коричневый бархатный придворный кафтан с золотым шитьем, бежевый камзол, изукрашенный не менее богато. Светло-русый парик венчал голову с красивым благообразным лицом. Безбородко распространял вокруг благоухание апельсиновых цветков – вероятно, выливая по утрам на себя не менее половины флакона парижских духов. Хотя, конечно, в этом ему было далеко до Бонапарта, который, говорили, лил на себя о-де колон по три-четыре флакона на дню.
Мне требовалось срочно придумать, что ответить Безбородко, которого, очевидно, очень тревожил сам факт разговора владычицы и простого опального журналиста. Думал я недолго.
– Государыня ругала меня, – сказал я как можно более печальней. – Она говорила, что я своими литературными трудами мешаю ей проповедовать величие России.
Это было только частью правды, но, как мне тогда казалось, вполне могло сойти. Но не сошло, потому что граф указал на сигару в моей руке.
– Ах, врун! Тогда это вот – что? – спросил он уязвленно. – Хочешь уверить меня, что наша Семирамида раздает свои сигары всем, кого решила высечь с глазу на глаз? Предупреждаю тебя в последний раз, дурья ты башка, надо бояться не только гнева Матушки, но и, например, моего!
Мимо прошла пара вельмож, постукивая своими тростями и разговаривая так тихо, что нельзя было уловить ни слова. Возле нас с Безбородко они остановились и небрежно поклонились, улыбаясь. Правда, в улыбках этих не было ничего веселого – скорее они были издевательскими. Граф поморщился и приподнял верхнюю маленькую губу – то ли ощерился, то ли улыбнулся в ответ.
«Черт возьми! – с досадой думал я тем временем. – Попался». Безбородко подождал, пока парочка дерзких вельмож не отойдет на достаточное расстояние, и снова обернулся ко мне. И тут в мою голову пришла удачная мысль. Граф считает меня ничтожеством, так это заблуждение поможет мне его обмануть!
– Помилуйте, ваше сиятельство! –