– легендарная. Никогда не высыхала! Местные ее озером называли. Говорили, там карпов хотели разводить, да Управа благочиния запретила. Ночью еще хуже было: фонари только в центральных частях, да и те – на конопляном масле. Они только себя и освещали. А как выедешь за бульвары – так темнота. Только каретными фонарями и спасались – как во тьме два глаза огненных загорались, значит, кто-то из вельмож домой катит из Собрания или маскарада. Но мы-то выехали еще засветло. Прокатились по Кузнецкому мосту через Неглинку – уже тогда Кузнецкий был усыпан модными лавками, как нищий вшами. Выкатили на Сретенку, в девятую часть – слева Рождественский монастырь, впереди – Сретенский, сзади Ивановский девичий, поодаль – Златоустовский мужской, в отдалении кресты Высокопетровского – прямо хоть тут в бричке помирай – сразу в рай – такая святость вроде бы должна вокруг разливаться! А глаза опустишь – так по панели нищие бредут в лохмотьях, снуют дворовые с деловым видом, разносчики на головах тяжеленные лотки тащат со всяким товаром – ничего, обычная жизнь! Редко заметишь девичью шляпку – все более платки да колпаки. А то проедут в возках артиллеристы – к своему полковому дому. И вот по обе стороны потянулись дощатые домики – лавки Сретенского рынка. Слева они лепились прямо к монастырской стене, а справа – к оградам редких каменных домов и к заборам почти деревенских домов. Тут уж больше стало капоров и платков – бабы с корзинами приценивались к товарам, народу было немного, потому что основная торговля – утренняя уже спала. А чуть левее над рынком, почти вровень с колокольней Сретенского монастыря выросла она, Сухарева башня, – шестиугольная, с часами. Потом мы выехали на пересечение Бульварного и Садового, и башня открылась вся – с продолговатым массивным основанием в три этажа с огромными арками на первом и чудовищного размера лестницей, накрытой дощатой крышей так, что зимой можно было бы катать по этому скату на санках, если, конечно, не боишься сверзиться с такой высоты на промерзлую землю. Стены этого сооружения были выкрашены в серо-синий цвет, а окна и колонны – в грязно-желтый. У входа стояла стайка юных гардемаринов, перед которыми прохаживался морской офицер, вероятно, их наставник, и что-то грозно внушал. Однако серьезный тон наставника совсем не вязался с маленькой собачкой, которая бегала за ним, бешено виляя хвостиком. Я приказал Афанасию объехать вокруг башни, мимо стены Аптекарского огорода. Когда наконец мы вернулись снова к Сретенскому монастырю, начало уже смеркаться. Я велел везти себя в Благородный клуб, потому как желудок мой с точностью хронографа уже сигналил о времени ужина.
