Элизабет прикусила губу.
– Урода? – спросил Фридрих.
– Прости, я не хотела тебя задеть.
Фридрих начал задыхаться от обиды и злости.
Он спросил сдавленно:
– Если не хотела, зачем сказала? Такая у тебя, значит, «стойкость и честность»? Здесь тебя за это не наградят. Элизабет, что с тобой? Разве ты не видишь, ты и отца обидела, и меня. Ты как будто совсем чужой человек!
Она встала и отошла к окну, глядя куда-то вдаль.
Потом обернулась к Фридриху:
– Да, я стала другим человеком, и у меня теперь другая жизнь. Это так плохо?
Фридрих не ответил.
Элизабет вздохнула:
– Сегодня после обеда у нас в Союзе мероприятие, хочешь пойти со мной? Мы будем помогать одному фермеру с посевом, он живет недалеко отсюда. Видишь, Фридрих, мы делаем добрые дела ради отечества!
Фридрих ошарашенно посмотрел на нее и помотал головой.
Элизабет ушла, закрыв за собой дверь.
Фридрих взял в руки гармонику и стал играть. Он хотел повторить мелодию Баха, которую исполнял отцовский ученик. Необычный инструмент звучал так, словно чувствовал его боль – внезапное страшное открытие, разочарование и бесконечная грусть. И в то же время изысканный напев как будто окутывал Фридриха теплой пеленой.
Он в самом деле не задумывался о том, каким было детство Элизабет.
Пятно у него на лице омрачило и ее жизнь.
Как же он ничего не замечал?
Фридрих отнял от губ гармонику и подошел к зеркалу над комодом. Уставился на пятно во всю щеку, и внутри полыхнула ярость.
Размахнувшись, Фридрих швырнул гармонику через всю комнату и одним движением смахнул с комода стопки нот. Листы разлетелись по всей комнате.
Почему он родился таким?
11
В воскресенье дом притих, словно затаился. Слышно было только тиканье часов да время от времени голос кукушки.
Дядя Гюнтер вежливо извинился и под каким-то предлогом не пришел. Отец читал в гостиной. Фридрих засел у себя в комнате.
Элизабет старательно преображалась. Она сменила отличного покроя платье на старомодную пышную юбку-дирндль с крестьянской блузой, а волосы заплела в две длинные толстые косы. Даже комната у нее переменилась. Кровать по-прежнему была застелена вязаным одеялом, которое сделала еще мама, но на месте картины с цветущим лугом, что всегда висела над кроватью, появился плакат, изображающий ангельского вида юношу и девушку в форме. Они смотрели вверх. Свастика озаряла сиянием их золотые волосы