Кобельки
Швед, Шплинт и я бежали от милиционеров по железнодорожной насыпи. Незадолго до этого мы ранним сентябрьским утром перед самым рассветом обчистили табачный киоск на станции, чтобы запастись куревом и уехать в интернат на электричке. Думали, всё пройдёт гладко. Но нас вычислили. Кто-то свистнул шухерной трелью. Чистить уже было нельзя. И, набив в рюкзак разных блоков и пачек, выломав из кассы какую-то мелочь, мы бросились бежать через железнодорожные пути, нагибаясь под вагонами разных составов. Пацаны впереди. Я с рюкзаком сзади.
Стреляли нам вслед. Не угадали. Ушли мы. Надо было теперь пилить до соседней станции километров пятнадцать пешком. Пройдя хорошим темпом километров восемь вдоль железной дороги, решили отдышаться. Пробовали сигареты. Швед курил «Опал». Я – «Столичные» со звёздочками. А Шплинт тянул папиросу «Герцеговины Флор», предварительно деловито постучав ею по чёрно-зелёной коробочке, дунув внутрь и смяв пальцами «держалку».
Курили на ходу, словно волчата уходя подальше от опасности, пригибая спины, пугаясь погони. Но погони не было.
Вдруг Швед остановился.
– Во, гляди, ребя, чува сидит!
За дорожным полотном у канавы с болотной водой в осоке сидела девушка, покачиваясь из стороны в сторону. Держалась за руку. Стонала.
Мы подошли поближе. Лицо у неё было ободрано с правой стороны. В волосах запеклась кровь. Платье порвано в нескольких местах. Босая. И пьяная. Говорить не может. Только головой мотает и стонет. И ноги все в царапинах.
Швед присел на корточки перед ней. Стал разглядывать.
– Ничего бабёнка! Помацать есть за что. Может, оформим её?
– Так она же пьяная в дугу! – засмеялся Шплинт.
– Так не мёртвая же! Тёплая пока. – Швед сделал паузу. – Видать, её уже кто-то оформлял. С поезда скинули. Как варежку худую…
Я похолодел. Перед нами сидел живой человек. Живое существо. Ему было плохо. До кучи её ещё и стошнило прямо у нас на глазах. А пацаны затевали недоброе.
– Пошли лучше, – сказал я, брезгливо поморщившись, – ещё и убийство нам пришьют, если с ней что случится… Бежать надо!
– Ну ты, Ужик, как всегда, с перебздёхом. Скажешь – как в воду плюнешь. Всё настроение испортил!
Швед встал и сплюнул в сторону.
– Не, Ужик. Бежать уже не надо. Много составов перемахали. Прошли достаточно. Тащи её в лес.
Белобрысый Швед был среди нас самым старшим. Поэтому мы его слушались. Его уже второй раз за неуспеваемость и прогулы оставляли на второй год в школе-интернате. Ужиком меня звали за большие лопоухие уши и способность лавировать в сложных житейских ситуациях мальчишеской среды. У – за уши. Жик – за увёртливость. Вот и выходил Ужик. А Шплинт был самый здоровый из нас. Он бил в морду так, что редко кто мог подняться после его удара. Нокаутировал соперника с одного удара. Было нам по тринадцать-пятнадцать лет тогда.
Уж было собрались тащить её. Как вдруг она встала. Ни на кого не глядя, метнулась на несколько тупых шагов в сторону