Дружеское прикосновение к плечу отвлекло Стефена от этих мыслей. Это был Дэви.
– Не пора ли и нам пойти туда? Не волнуйся, Стефен. Я уверен, что ты выйдешь победителем.
В гостиной, первоначально имевшей квадратную форму, а теперь обезображенной викторианским окном-фонарем, выходившим на запад, на диване сидел Мансей Питерс, пухлый, гладкий, бодро-официальный – объект почтительного внимания просвещенных слушателей.
Когда Стефен вошел, он повернулся и любезно протянул ему руку.
– Это, значит, и есть молодой джентльмен? Рад с вами познакомиться, сэр.
Стефен обменялся с ним рукопожатием, убеждая себя, несмотря на противоречивые чувства, бушевавшие в его груди, что он не должен питать злобы к этому нежданному гостю, по всей вероятности честному и почтенному человеку, следующему велениям своей совести. Однако, зная работы Питерса, которые всегда получали широкое освещение в печати и часто воспроизводились в лучших еженедельниках, – эти пейзажи, писанные грубым мазком, и битумные интерьеры, приторно-сентиментальные и дегтярно-черные по колориту, – «смесь дерьма со жженой сиеной», как называл их насмешник Глин, – Стефен не мог подавить инстинктивной антипатии, которую лишь усиливали напыщенные манеры толстяка и его самоуверенность, граничащая с нахальством и исполненная почти тошнотворного самодовольства. Он отказался от завтрака, ибо «насытил утробу», как он любил выражаться, в пульмановском вагоне-ресторане, который всегда имелся при дневном экспрессе, но после уговоров согласился выпить кофе. И вот, покачивая на колене чашку, скрестив ноги в забрызганных грязью башмаках, он принялся расспрашивать Стефена с любезной снисходительностью почтенного академика, беседующего со смущенным неофитом.
– Так, значит, вы были в Париже?
– Да, около года.
– И надеюсь, много работали в этом веселом городе? – Это было сказано не без лукавого взгляда в сторону остальных; затем, поскольку Стефен молчал, Мансей Питерс спросил: – Кто же был вашим учителем?
– Вначале Дюпре.
– Вот оно что! Какого же он мнения о вас?
– Право, не знаю. Я очень скоро ушел от него.
– Тэ-тэ-тэ, вот это было ошибкой. – И Питерс удивленно спросил: – Вы что же, хотите сказать, что бо́льшую часть времени работали без всякого руководства? Таким путем многого не достигнешь.
– Во всяком случае, я узнал, сколько нужно воли, дисциплинированности и прилежания для того, чтобы стать настоящим художником.
– Хм! Все это прекрасно. Но как насчет познаний? – Ледяной тон Стефена начал выводить Питерса из себя. – Ведь есть же непреложные истины. Я неоднократно подчеркивал это в моей книге. Вы, видимо, учились по ней.
– Признаться, нет.