– Я… ничего не делал, я… ничего не протыкал, – сбиваясь, захныкал Шурик.
– А кто же, по-твоему, это сделал? Чудовище из унитаза? Меня достали твои сказки. Не хочу больше их слушать, понятно? Не хочу больше слушать.
– Мамочка, почему ты не веришь мне?
– Потому что это чушь. Потому что ты все придумываешь, чтобы не оставаться одному. Ты мальчик, ты должен быть смелым.
«Какого черта, – тут же подумала я, – ничего он не должен».
В выходные мне позвонил старый приятель – выцветший призрак из прошлого. И, поддавшись уговорам, я позволила увести себя в какой-то неказистый ресторанчик. От двух бокалов вина неизвестного происхождения мир значительно похорошел. И хорошел он до тех пор, пока не раздался телефонный звонок.
– В чем дело, Шурик?
– Мама! Мама, куда ты положила ножницы?
– Никаких ножниц, Шурик! Немедленно ложись в кровать, ты меня слышишь?
– Мама, где ножницы?
– Иди спать. Я скоро приеду.
Мне показалось, у него стучат зубы от ужаса. Словно он находился не в теплой уютной квартире, а в самой преисподней. Я помню, что спрятала ножницы подальше в гардероб. Шурик не найдет их. Мое беспокойство необоснованно. Что с ним может случиться? Неужели он верит в чудовищ? Или вдруг он действительно видит? Почему я сама не помню своих страхов? Мне не хотелось больше думать об этом. Я работала как проклятая и имела право на личную жизнь хотя бы иногда. А Шурик – будущий мужчина, нельзя потакать его капризам.
Ресторан похож на склеп, где люди говорят полушепотом и не могут разглядеть содержимое своих тарелок. Я уже немного пьяна, и с непривычки действительность кажется мне слишком медленной, будто в специальном видео-режиме. Откинувшись на спинку стула, равнодушно наблюдаю, как официантка проливает кофе на белоснежную рубашку моего ухажера. Он страшно рассержен и ужасно боится выглядеть смешным. Зря боится, его уже ничего не спасет.
Чего боюсь я? Потерять Шурика. Ничего не может быть страшнее. Чего боится Шурик? А Шурик боится чудовищ, которые живут под кроватью и в канализации, а возможно, даже в кухонных шкафах. Он повзрослеет и перестанет бояться. Это дело времени, естественный процесс, незачем лезть в него. И Линка сама пусть сходит к психологу, мой ребенок – совершенно нормальный. Ему помощь не нужна, по крайней мере, не от врачей. Ему просто страшно, только и всего. Все дети боятся оставаться одни.
И точно ли я не помню своих страхов? Или просто боюсь о них вспоминать? Каждый ребенок проходит через это. Однажды наступает момент, когда родителей нет рядом. Пустая квартира, вечер. Шурик не мог жить без телевизора, он всегда работал, когда меня не было. Он говорил, что телевизор отвлекает их. Отвлекает чудищ… Что еще отвлекало их? Ножницы… Они ведь были еще раньше. Лежали в моей кровати. Зачем я прятала ножницы? До сих пор чувствую холодную сталь лезвий, овальные ручки, выкрашенные в крокодиловый цвет. Огромные, тупые, надежные, на белой простыне под одеялом. Они защищали