Освятить жилье он, скрепя сердце и прошерстив кошелек, согласился. Но наотрез отказался вести Юлу к знахарю.
– Ну и зря, – сказала мама, – мы тебя так от дурных снов вылечили.
«Что-то не долечили», – подумал раздраженно Хитров.
– Напиши своему Ермакову, – предложила Лариса внезапно.
– Что? – заморгал он. – А он тут при чем?
– Он же про привидения передачу снимает. Должен разбираться. Совет даст.
Хитров невольно улыбнулся. Он вспомнил, как в фильмах ужасов, которые они с Ермаком брали в видеопрокате, герои обращались к умудренному латынью специалисту. Старательно записывали спасительный рецепт: осиновый кол, чеснок, солнечный свет… Серебряные пули для оборотней.
– Не буду я ему писать, – сказал Хитров. – Он в прошлом году приезжал, ко мне на пять минут не заскочил.
– Какой обидчивый, – парировала Лариса. – А ты когда в город ездишь, к нему заскакиваешь?
– В любом случае, – настаивал Хитров, – при чем здесь привидения? В квартире никто никогда не умирал.
– Какой ты вредный.
Он поцеловал ее в губы.
– Ладно, Лар. Мне на работу пора. Позвони маме, чтобы Юлу не морозили долго.
Провожая супруга, Лариса сказала:
– Это наша квартира.
На лице проступило несвойственное ей выражение, злая решительность.
– Они… оно не имеет права вторгаться к нам. В моей жизни есть только одна барабашка, и это ты.
– Аминь, – усмехнулся он.
Загрузившись в машину, он набрал номер Платона.
– Заезжай, конечно, – отозвался вокалист «Церемонии». – Академика Павлова, шесть, шестнадцатая квартира. Паханы как раз срубились.
В Варшавцево будто вернулась весна. Притворная, ложная, выманивающая из норок жучков, чтобы завтра ошпарить холодом. Укатать гололедом проклюнувшийся из-под снега асфальт.
«Черная зима», – подумал Хитров.
Это словосочетание произнесла, напугав до одури, Юла. Или то, что использовало Юлу, мышечные и соединительные ткани голосовых связок. Оно же было выведено прописными буквами на листочке, который Хитров нашел вчера в кармане куртки. Листочек попал туда за полчаса до бесовщины со змеями и говорящим младенцем. Стихотворение Платона. И в нем, помимо черной зимы, было имя «Лилечка».
Лилечка. Лиля. Лилия.
Необходимо было убедиться, что это совпадение.
Улица Павлова смахивала на лабиринт из гранитных брустверов. Дабы как-то сгладить ландшафт, проектировщики напичкали дворы низкими крапчатыми заборчиками. Лесенки на пять – десять ступенек и пологие русла балок. Утрамбованный снежок на дне и свалявшаяся блеклая травка.
На парапете, подле «Тоньки шалавы» и криволапой свастики, неожиданное: «Иисус хочет быть твоим другом».
– Тра-та-та-та-та! –