Дома было тепло и приятно пахло елкой, мандаринами и ароматическими свечами. Свет за окнами был совершенно синим, и Нина не стала включать торшер, а зажгла елочную гирлянду, переоделась и отправилась в кухню, чтобы что-нибудь приготовить Васе и себе.
Когда лангет поджарился, Нина положила его на тарелку, добавила немного брусники, которую любила в качестве гарнира, и несколько кусочков авокадо; на другую выложила семгу и креветки с майонезом и, поставив все это на поднос вместе с бокалом вина, понесла в комнату.
Васю она всегда кормила первым и на этот раз, решив, что он тоже имеет право на свою долю праздника, угостила его семгой. Когда Вася был сыт, можно было подумать и о себе: Нина, уютно устроившись в кресле и налив себе полный бокал вина, нацепила на вилку маленький кусочек авокадо. И в ту же минуту вспомнила о бомже. «Он, наверное, голодный», – подумала она и положила авокадо на тарелку, так и не попробовав. Настроение было испорчено. «Какого черта его сюда принесло!» – подумала она и включила телевизор, чтобы отвлечься.
Показывали Нью-Йорк, огромную елку, улыбающегося Санта-Клауса в красном колпачке, с кудрявой белой бородой и розовыми щеками и куда-то спешащих веселых людей. «Надо дать ему поесть, – подумала Нина. – Ведь сегодня Рождество».
Она снова отправилась в кухню и, открыв холодильник, задумалась. «Что же мне ему дать? Я поджарила последний кусок мяса, и, кроме семги и креветок, у меня ничего нет. Кормить бомжа семгой? Не слишком ли? С другой стороны, угощаю же я семгой своего кота, и ничего. А бомж – все-таки человек…» И Нина сделала несколько бутербродов с семгой, намазав каждый кусок хлеба толстым слоем сливочного масла.
Он сидел под лестницей на месте сломанной кладовки, и она едва различала в темноте его лицо. Видны были его руки в шерстяных перчатках с отрезанными пальцами и краешек короткой темной бороды с проседью. Она протянула ему сверток и сказала: «Вот, это вам. Поешьте!» Бомж не пошевелился. Нина повторила: «Возьмите, это бутерброды. Обычные бутерброды». И, когда он протянул руку, чтобы взять сверток, Нина инстинктивно отдернула свою, чтобы не прикоснуться к нему.
Она вспомнила о нем на следующий день, когда, вернувшись из театра, остановилась у почтовых ящиков. «Надо надеяться, он ушел?» – подумала она и, поднявшись на площадку, заглянула под лестницу. Увидев бомжа на прежнем месте, сказала себе: «Так мне и надо!» – и в тот вечер ей снова пришлось вынести ему поесть.
Прошло еще несколько дней, и, когда оказалось, что он никуда не собирается уходить с насиженного места, Нина с раздражением подумала,