Плот, на котором он очутился, управляемый уверенной рукой кормчего, легко заскользил по небольшим волнам к поджидавшей их царской галере. Девушки не последовали за ним. Они вошли в воду и, плескаясь и громко смеясь, незаметно исчезли под водой. Павел снова вспомнил о живых желтых тюльпанах и пожалел, что не остался на том поле.
Как только он вступил на борт галеры, его сразу провели в шатер.
Клеопатра была одна. Она полулежа отдыхала среди подушек, и по ее обнаженному телу ползали змеи. Павел замер на пороге. Неведомая рука подтолкнула его вперед. Не менее, чем змеи, Павла поразило лицо царицы. Никаких следов красоты он не увидел. Ее мясистый горбатый нос как будто тянулся к острому выдвинутому подбородку. Капризные полные губы выражали грубую чувственность. Однако ее обнаженное тело еще сохраняло девичью гибкость и упругость. А нежнейшая апельсинового цвета кожа была без единого изъяна. Треугольник волос между крутых бедер сверкал тончайшими золотистыми нитями. Клеопатра слегка развела ноги, и высоко над ними вдруг взвилась раздутая шея кобры. Маленькие, неподвижные глазки змеи уставились на Павла. Он вздрогнул и сделал шаг назад. Но та же неведомая рука снова толкнула его внутрь шатра.
– Не бойся меня, Павел. Подойди, – мелодичным голосом, совсем как Татьяна, пропела Клеопатра.
– Царица… я потрясен… – промямлил граф.
– О, зови меня лучше «fatale monstrum». Так когда-то прозвал меня несносный брюзга Гораций.
Тем временем змеи продолжали бесшумно скользить по ее грудям, шее, животу. Павел ощутил прилив бешеной страсти. Он готов был заключить царицу в объятия. Но плавные раскачивания кобры гипнотизировали его. Клеопатра со смехом схватила змею и прижала к себе.
– Иди же. Минута со мной прекраснее, чем долгая жизнь без меня. Даже после ядовитого укуса ты успеешь насладиться телом и страстью самой великой и прекрасной женщины всех веков!
Желание, кипевшее в душе Павла, усмирял ледяной душ страха. Он не шевелился. Клеопатра извивалась на ложе вместе с десятком серебристо-черных змеек. Секс и смерть ласкали друг дружку, наслаждались взаимной верностью, упивались своей вседозволенностью, сладостно томились в ожидании очередной жертвы… И Павел не выдержал. С глухим стоном он склонился над Клеопатрой и принялся целовать ее ноги. Он больше не думал о кишащих вокруг змеях, не ощущал их холодных сухих прикосновений. Жаркие объятия царицы вознесли