– Это оскорбление! – послышался голос.
Начальник поднял усы рукой и, смотря на взвод, стоявший неподвижно, хотя каждый человек в нем дрожал от бессильной злобы, крикнул:
– Кто смел заговорить без приказа?
Венгр вышел из ряда.
– Я, господин вахмистр.
– А! Михай Чернаце из рода графов Савских? – сказал начальник насмешливо. – Твое дворянство осталось на дне Дуная.
– В легионе, куда я завербовался, я только Михай Чернаце. Мое дворянство осталось в Венгрии, и нечего его поминать здесь, в песках проклятой Африки.
– Ну, пусть его покоится себе в дебрях Карпат или дунайской тине, – продолжал, сохраняя иронию, вахмистр. – Что же ты имел желание сказать мне, когда я хотел заставить вас бегать по-настоящему?
– Что мы не сброд, как вы выражаетесь Мы всегда готовы сражаться и умереть за Францию, под чьим знаменем стоим.
– Что же ты сделал особенного для той Франции, которая лишила тебя чести?
– Что сделал? – в ярости заревел венгр, сжимая кулаки. – Я один из тех шестидесяти двух легионеров, которые в июле 1862 года, три года тому назад, бились десять часов с двумя тысячами мексиканцев, несмотря на голод и жажду, доходившие до того, что мы пили кровь раненых. Я из тех четверых, которые пробились через ряды двухтысячного неприятеля.[4]
– И они не убили тебя! Чтоб черт побрал этих мексиканцев!
– Не убили, потому что командир их, удивленный нашей смелостью, приказал своим солдатам: «Не трогайте этих храбрецов; это не люди, а демоны!», и мы прошли через ряды неприятеля. Вы знаете, что в вашей стране говорят: «Когда солдат-француз идет в госпиталь, значит, хочет вернуться домой; когда идет стрелок – отправляется, чтобы вылечиться, а легионер – чтоб умереть». Вы это знаете, – дрожащим голосом закончил мадьяр, между тем как другие одобрительно качали головой.
– Ну, разболтался, как американский попугай, а другие отдыхают… Молчи! Или хочешь, чтобы я отправил тебя в Алжир? Там трибунал не шутит с дисциплинарными, особенно с легионерами, Будда тебя побери!
Мадьяр сдержался с невероятным усилием, так что все его тело вздрогнуло, как будто потрясенное электрическим током.
– Ради Афзы! – проговорил он, подавив рыдание.
Команда вахмистра резала воздух, как хлыстом:
– Смирно! Шагом! Грудь вперед! Живо, кит вас подери! – Дисциплинарные снова пустились бежать вокруг бледа, по жаре, как в раскаленной печи.
Был почти полдень, и солнце посылало огненный луч за лучом. Над лагерем стояла полная тишина. Несколько финиковых пальм, прозябавших в песках, вытягивали свои совершенно неподвижные перистые листья, не давая нисколько тени.
С отдаленных Атласских гор, обрисовавшихся на далеком раскаленном