– Мне продолжить? – отвлекла она супруга.
– Да… – нерешительно ответил Степан Владимирович.
– Тогда же Анастасия Николаевна замуж за Лагардова вышла. И я решила, грех не воспользоваться такими связями! Ну… поговорила с Марией Романовной, а она уже с самим Александром Леонидовичем…
– Быть не может! – хватаясь за сердце, воскликнул Кезетов.
– Может, может! – язвительно добавила она. – А вы что думали, вам эту должность за просто так дали? За красивые глаза? Да, хотя о чем это я… – Еще один ее унизительный комментарий в его адрес. – Думали, вас повысили за наигранное и неубедительное подхалимство? Честное слово, смеяться хочу от одной мысли об этом! Вы, Степан Владимирович, хоть бы врать научились.
– Да как ты… вы… – вяло возмутился губернский секретарь.
– Извольте на меня потом голос повышать. А пока, прошу меня извинить, – торопливо произнесла Наталья Михайловна, – я должна посмотреть, как проходит день у наших детей, если вы, конечно, еще помните их.
Не сказав больше ни слова, она отошла к двери и повернула ключ несколько раз. Через мгновение Степан Владимирович услышал уже привычный для него звук с яростью захлопнувшейся двери. Он посмотрел в окно – погода испортилась, как по волшебству, еще некогда солнечный день превратился в ветреный и снежный. Небо по-прежнему сгущало серые краски, совмещая всевозможные оттенки свинцового цвета. Только теперь его разбавили белые снежинки, медленно падающие и бесшумно опускающиеся на землю. Погода изменилась, как и его представление о собственной карьере. Раньше он всегда был уверен, что своим честным трудом добился звания губернского секретаря, в сейчас у него отобрали даже это утешение. Кезетов больше не мог думать о службе, с этого дня спала пелена с его глаз, доселе застилающая взор.
В то время Наталья Михайловна, не спеша, зашла в детскую комнату. Ни умиление, ни радость, ни счастье – ни одно из этих чувств не охватило ее. Она продолжила стоять в дверях, издалека наблюдая за детьми: старший сын Вовочка сидел возле окна и увлеченно читал какую-то старую книжку, единственная дочка Лизонька – сидела в креслице, играя с новой куклой, второй сын Паша – как-то замкнуто сидел в углу на кровати, искоса наблюдая за всеми. Четвертый же, самый младший ребенок – Ванечка лежал в колыбели, которую качала уставшая старая няня – седая женщина лет пятидесяти. Она даже не обратила внимания на неожиданно вошедшую госпожу Кезетову, так и продолжила сидеть возле ребенка, подперев голову и качая кроватку.
Единственным из всех детей, кто посмотрел на мать, был замкнутый Паша, одетый в белую пижаму. Да, и обратил ли внимания он на нее? Наверное, нет, просто так совпало, что его потухший от болезни взгляд был устремлен на дверь. Что можно было сказать об этом ребенке, кроме того, что он был слишком