Князь Сакульский оказался прав. Едва он вошел в государевы покои, как Иоанн отослал черноволосого и чернобородого, похожего взглядом на Распутина со старых фотографий, духовника разбирать челобитные, а сам перешел в небольшую светелку, одну из стен которой заменяла изразцовая печь. Встал к пюпитру, придвинул к себе чернильницу с тремя короткими серебряными стерженьками.
– Ты намедни сказывал, боярин, что к воеводам хорошо бы выборщиков приставить, кои справедливость приговоров подтверждать станут. Так?
– Так, – кивнул Андрей.
– Но коли не от воеводы справедливый приговор зависеть станет, а от иных людей – кто же ему подношение понесет? Мы, государь, боярина на воеводство на кормление ведь сажаем. А какое кормление без подарков?
«У-у-у, как все запущено», – мысленно поразился Зверев и осторожно заговорил:
– А вот допустим, государь, что человек на смертоубийстве пойман. Душегуб. И воеводе он за суд, за «справедливость» двадцать гривен дал. Да обещался и впредь на каждый суд по столько же серебра приносить. Подумай, неужто воевода осудит его на смерть и тем самым дохода будущего лишится?
– Конечно же, осудит! – удивился Иоанн. – Это же душегуб!
– Люди разные, – пожал плечами Андрей. – Кто осудит, а кто и на прибыль польстится. Машина же государственная должна быть сконструирована так, чтобы обеспечивала справедливость независимо от того, кто в ней работает.
– «Машина государственная», – повторил царь, которому, похоже, понравилась эта фраза. Однако он тут же вернулся к своему вопросу: – Но коли подношения при суде запретить, как же кормления воеводские? На что жить служилые люди станут?
– И не только при суде, – поправил Зверев, прислоняясь спиной к печи, – вообще всем людям служилым, дьячкам, воеводам запретить любые подношения и подарки, что с делами царевыми связаны, под угрозой страшного наказания. Я понимаю, кошелек свой утяжелить каждому хочется. А потому человек для того работать старается, кто за его дело больше серебра отсыплет. Подьячий, воевода – кто угодно, подарки принимающий, – уже не о твоем деле заботится, не о государевом благополучии, а о заботах чужака, что его прикармливает. Зачем тебе слуга, что не тебе, а неведомо кому служить старается? Гнать, гнать поганой метлой.
– Жить на что люди станут без подарков-то?
– А жалованье на что, государь?
– Так жалятся, боярин, жалятся слуги мои постоянно, что на житье жалованья государева