Французская поэтика от романтики до постмодернистов. Александр Давидович Давыдов

старое вино прокатится волной.

      Хранится много лет в нутре его бездонном,

      Где ленты, кружева, пахучее тряпье,

      И бабушки моей косыночка с грифоном,

      И простыни, и дрань, и детское белье.

      А в темных закутках, глубинах потаенных,

      Где завитки волос хранятся в медальонах,

      Стоит медвяный дух засушенных цветов.

      Предания хранишь ты в полостях просторных.

      Ты их всегда и всем повествовать готов

      Скрипением своих массивных дверец черных!

      Макс Жакоб (1876–1944)

      Разрушен прежний мир

      Под мысом прошлого – необозримы воды,

      гляжу я, как любовь уносит вдаль пассат,

      толпа, чем полнятся мои ночные годы,

      рассеялась. Опять уперт в былое взгляд.

      На дивных островах, в душе запечатленных —

      веселье властное и царственный покой.

      Так резво кони мчат моих годов зеленых,

      звучит в моей душе их цок по мостовой.

      Из речи и ветров я выткал покрывало —

      скрывающий грехи унылый воротник.

      Акрополь им укрыл до крайнего портала,

      а мой пернатый шлем к сырой земле поник.

      Что, власть или земля тебя манит сильнее?

      Готов расстаться ли ты с кожей и страной?

      Чтоб мой пернатый шлем поднять, склонились феи,

      мне душу исцелит их поцелуй стальной.

      О как печально и покойно дуновенье,

      пахнувшее невесть с каких концов земли,

      струится над водой унылый день паденья,

      разрушен прежний мир, снастите корабли.

      Тысяча сожалений

      Я вновь тебя обрел, Кемпер, где зародились мои

                                                          пятнадцать первых лет,

      Но не умею обрести я слезы.

      Уже предместья нищие, а слез все нет как нет,

      А мне б рыдать, пока не скрыли их березы.

      Тут все так скудно и убого стало ныне,

      Пришелец я на каменной чужбине.

      Мои друзья – в Париже, я для них

      Обязан кипу сочинить крошащих сучья книг,

      Так, чтобы сосны тощие воображенья

      Неслись в тоске и радости движенья.

      Я будто мраморный. В любителе искусств,

      Во мне теперешнем уж нет обычных чувств;

      Вернувшись в этот край, который мне знаком,

      Я ощутил себя здесь чужаком,

      Я жду здесь от людей лишь только неприязни.

      Но холоден и сам – и нету худшей казни.

      Ноктюрн

      Лягушек влажный шепоток,

      приглушенные всплески весел…

      В осоке – змей шуршащий ток,

      задавленный рукою смех,

      плеск тела, павшего в поток,

      чуть слышные шаги людские,

      в тени деревьев – тяжкий вздох,

      галдеж бродячих комедьянтов.