– Я ушел из дому, – сказал он, попытавшись улыбнуться. Но улыбка вышла кривой, фальшивой. – Сбежал от родичей. Улизнул, чтобы стать магом. И теперь сижу здесь, и время идет зря, впустую. Я не могу идти к цели, и от этого мне плохо...
– Ничего, молодой господин, все будет хорошо.
Он скорее ощущал, чем слышал или видел, как она поднялась, подошла сзади. Теплое дыхание обдало шею, заставив мурашки побежать по коже, ласковые руки обняли за шею, грудь прижалась к спине.
Страстный шепот обжег ухо:
– Пойдем. Все будет очень хорошо...
Все действительно оказалось очень хорошо. Харальд имел кое-какой любовный опыт; братья как-то решили сделать его мужчиной, приведя для этой цели дворовую девку, и сами наблюдали за процессом, хохоча и гогоча. От того случая запомнился только стыд, а еще какое-то болезненное, неестественное наслаждение.
С Диной все получилось совершенно иначе. Она была жадна, как только может быть жадна женшина, долгое время не видевшая мужской ласки; она была страстна, как кошка, и она была умела и осторожна. Харальд упал в темное море нежности и страсти, в пучину, пахнущую женским телом. Мягкие, ласковые волны баюкали его до рассвета, а когда он вынырнул, то все тело оказалось сплошным воспоминанием о счастье. Блаженство плавало в крови, затуманивало разум, а тело пребывало в сладком изнеможении.
Он потерял счет дням. Краски осени сначала поблекли, затем перьями из порванной подушки повалил первый снег, и вот уже белый платок зимы покрыл землю. Харальд же не обращал на время никакого внимания, оно потеряло значение.
Страсть охватила его целиком, не оставив места для сомнений, скорбен и горестей. Дина стала для Харальда матерью, женой, любовницей и сестрой одновременно. Она заботилась о нем, кормила, выслушивала, утешала, а по ночам продолжала звучать мелодия соединения двух любящих существ, сладостная до дрожи...
Порыв ветра прорвался сквозь заросли и ударил Харальда в спину, заставив его задрожать совсем не от страсти. Неохотно возвращался он из мира воспоминаний, полного радости и тепла.
Вокруг шумел лес, холодный, неприветливый, в костре с треском умирали ветки. Товарищи спали. Над северными землями царила холодная осенняя ночь.
Утро встретило дождем.
Шли целый день под обстрелом мелких ледяных капелек, что ухитрялись проникать сквозь одежду и оседали на коже стылой волглостью. Ветер стих, и на зеленое царство леса опустилась тишина. Возносились коричневые стволы сосен, мрачно синели ели, стояли лиственницы, одетые в нарядные пушистые шубы. Пахло мокрой хвоей.
На ночевку встали на берегу тихой речушки. Воды ее отливали сталью, а следы от дождя казались оспинами на серой гладкой коже.
Когда скудный ужин был съеден, Харальд заметил, как переглядываются спутники, но не обратил особого внимания. Спустя некоторое время Торвальд прокашлялся.
– Послушай, Харальд, – сказал он нерешительно. – Может, ты все же расскажешь, куда и зачем мы идем?