Такого не бывало никогда. Деды дедов не рассказывали о говорящих зверях. Сказок было навалом: и что люди умели раньше летать, и о железных лодках величиной с остров, и хижинах в шесть рук этажей, и о Великой Войне, конечно. А вот о таких зверях не было.
Неподалеку начал нащелкивать свою музыку краб, но Ынгу было не до него.
– Если ты – человек, надо уходить отсюда, – рассудительно сказал он.
– Нхе могху… Рханен… – простонал в ответ говорящий зверь. Даже на таком расстоянии от него пахло кровью и дурной раной.
– Тогда смерть, – просто ответил Ынгу, разведя руками.
Камень он выбросил. Раз крыльев нет, да еще и ранен – бояться не стоит.
– Скоро прилив, вода вернется. Здесь глубоко будет.
– Прхиливх? Гхлубокхо… – как ученая птица папагийу, повторил зверь и примолк. – Кхеровхо…
Ынгу тоже стоял молча, прикидывая, чем можно поживиться. Жучий шлем он отверг сразу, только дочерей пугать. Железная палка, на которой лежал зверь? Нужная штука, но драться за неё… Если бы зверь отдал её сам, тогда дело другое.
– Пхомогхи мхне, – наконец попросил раненый и попытался встать. – Охтхведхи на бгхерехх!
– Не могу тебя отвести… – признал Ынгу. – Не успеем, ты не дойдешь. Одному бы успеть.
– Скхотинха ты, блхятхь, – непонятно ответил зверь и бессильно откинулся на землю.
– Слышишь, зверь! Отдай мне железную палку? – решился Ынгу. – Мы за тебя будем молиться Мурзунгу. Всей деревней, клянусь отцом. Хорошо?
– Кхулех тхутх кхорхошегхо? – опять непонятно спросил зверь и с трудом вытащил из-под себя палку. – Идхи отхсюдах нхах!
Ынгу подошел вплотную и схватил палку за один конец. Зверь коротко рассмеялся и в руке у него что-то щёлкнуло.
– Отдай, тебе не нужна! Мне нужна! – уже уверенно тараторил Ынгу, потянув свой конец палки. – Отдай!
Серафим посмотрел ему в глаза и вспомнил ефрейтора Тарманова перед смертью. То же непрошибаемое упорство пополам с вечной глупостью. Не отпустит…
– Иди нахрен отсюда, дед! – с трудом выговорил он. – Ни к чему тебе мое боевое оружие. Будет вода прибывать, если ты не сбрехал, хоть застрелюсь сразу.
– Отдай! – решительно рванул автомат дикарь, и ничего больше не оставалось, как выстрелить. Короткая, в три патрона очередь пробила старику грудь навылет. Он закачался, что-то шепча своему Мурзунгу, и упал на спину.
– Допрыгался, пень старый? А мог бы домой шлепать… – спрашивает Серафим у покойника. По понятным причинам ответа нет. Только щёлкают клешнями многочисленные крабы, видимо, почуявшие добычу. Они лезут из корзины дикаря, подбираются со всех сторон.
– Вот, начните с него, а меня потом… Потом… – сам себе шепчет Серафим. В глазах у него после короткой борьбы за оружие потемнело, голова начала кружиться.
Не уснуть бы – заживо сожрут! Какое здесь солнце яркое, как давит на глаза…
Крабы, деловито пощелкивая клешнями, полукругом сходятся к двум людям – мертвому и едва живому.