– Так. Может, присядем? – вопросительно взглянул он на Бурова.
Тот решительно покачал головой.
– Нет. Я не буду.
– Что ж, жаль. Тогда я, можно?
– Ладно, – согласился Буров. – Только недолго.
Сущеня налил полный стакан и выпил – разом, с какой-то недоброй решимостью, словно навсегда и без оглядки бросаясь в омут, пожевал корку хлеба и замер возле коптилки. Анеля ставила перед ним тарелки – с салом, колбасой, огурцами, – украдкой поглядывая то на мужа, то на Бурова, переобувавшегося в простенке.
– Эх, как не по-людски все! – скрипнул зубами Сущеня, и Анеля метнулась к Бурову.
– Это ж правда! Разве мы надеялись на что или ждали! Как его взяли, у меня сердце зашлось, неделю спать не могла, все глаза выплакала. Ну выпустили, что ж теперь делать? Разве ж по его воле?..
То и дело сглатывая слюну и не переставая следить за всем, что происходило в хате, Буров одновременно вслушивался, стараясь не пропустить какой-либо звук со двора. Но на дворе и на улице вроде все было тихо, в незавешенном возле порога окне уже густо расплылась ночная темень. Пробравшись к застолью, Гриша устроился на скамье возле отца – ближе к еде; кажется, он уже потерял интерес к гостю.
– Он же ничем не погрешил против них, он же их выгораживал, – тихонько заплакала Анеля, и Буров не удержался:
– Но ведь повесили! А его выпустили. За что?
– А кто же их знает, за что.
– Нет, так не бывает.
Сущеня при этих словах отшатнулся от стола, пристукнул большой рукой по столешнице.
– Ладно, Анеля, что говорить! Судьба!
– Да, – неопределенно произнес Буров и поднялся со скамьи. Надо было кончать этот разговор. – Пошли!
Он вышел на середину хаты, подтянул на шинели ремень. Будто окаменев, Сущеня продолжал сидеть за столом, навалясь грудью на край столешницы. Казалось, он не слышал, что сказал Буров, вдруг задвигался, поспешно налил себе из бутылки и снова одним глотком опорожнил стакан.
– А, черт с ним… Пошли!
– Куда? – взвилась Анеля. – Куда ты его? Куда?
Она зарыдала – не громко, но страдальчески и безутешно, за ней заплакал малой, и Буров испугался, что они своим плачем взбудоражат полстанции. Правда, Анеля вскоре зажала руками рот, начала плакать тише, потом подхватила на руки малого. Сущеня тем временем набросил на плечи ватник.
– Пошли. Это…
Будто вспомнив о чем-то, обернулся, торопливо поцеловал жену и решительно шагнул к двери. Его дрожащие руки бегали по груди в поисках пуговиц, чтобы застегнуть ватник.
– Куда вы?! – снова закричала Анеля и зарыдала так, что Буров сжался от страха.
– Ну надо, – сказал Сущеня жене. – Ненадолго. Ты не плачь, успокойся…
Он говорил тихо, с сочувственной добротой в голосе, и, наверно, это подействовало,