– Поехали!
– Там дивно готовят рыбу по-франкфуртски и копченую свинину на аргентинских решетках, – сообщил Юрген, запирая на ключ свой огромный письменный стол.
– А что такое аргентинские решетки и чем они, допустим, отличаются от решеток испанских? – спросил Зорге.
– Ничем. Как я понял, это обычный гриль.
Зорге понимающе наклонил голову. Он пытался вспомнить детали своего пребывания во Фландрии, какую-нибудь бравую историю, но в голову ничего не приходило – пусто было в черепушке, да и самого новобранца Юргена он помнил слабо. Хотя, едва он увидел газетного «партайгеноссе», память услужливо преподнесла ему вырванный откуда-то из душных глубин времени испуганный лик прыщавого мальчишки в глубокой, как кастрюля, каске, натянутой на самый нос, и его имя…
– Машина у тебя есть? – спросил он у Юргена, когда они вышли из здания редакции и окунулись в теплый городской вечер. Высоко в небе летали ласточки.
– Нет, – смущенно пробормотал Юрген, – партия экономит деньги, поэтому мы обязаны пользоваться общественным транспортом.
– Общественный транспорт не для фронтовиков, Юрген, – назидательно произнес Зорге, – особенно тех, которые собираются вспомнить прошлое. – Он поднял руку, помахал ею в воздухе: – Такси!
Через несколько мгновений около них затормозила машина, Рихард распахнул переднюю дверь:
– Прошу, Юрген! Или ты, как большой начальник, предпочитаешь заднее сиденье?
– В нашей партии все равны, – высокомерно произнес Юрген Шильке.
– Тогда сиди впереди, – велел Зорге и уселся на широкое заднее сиденье.
«Хорошее местечко» действительно оказалось хорошим – это был ресторан, расположившийся на берегу голубого уютного озерца, ровную гладь которого бороздили две пары гордых черноклювых лебедей, птиц спокойных и независимых. Посреди озера, поставленные на специальные плотики, красовались деревянные избушки – лебединые домики. Птицы далеко от них не отплывали, ровно бы сторожили, хотя домики были похожи на собачьи конуры.
Комиссара Шильке здесь знали и провели к столику, расположенному в самом удобном месте – на веранде, вынесенной прямо на воду; мелкие волны со звонким шлепаньем подкатывались под настил, веселили слух. Тут и прохладно было, и поговорить можно было без опасения, что кто-нибудь подслушает или внесет сумятицу в беседу своими замечаниями.
– А зачем тебе, Рихард, ехать в какую-то неведомую Японию, когда можно остаться в Германии? – Комиссар Шильке недоуменно наморщил лоб. – В Германии скоро будет не просто хорошо, а очень хорошо, вот только избавимся окончательно от разных Энштейнов и Цвейгов, слишком уж они дурят головы и всем нам, и нашей интеллигенции – тоже всей…
Зорге ощутил, что внутри у него появилось что-то брезгливое – вчера в газете «Ангрифф» он прочитал письмо великого физика Альберта Эйнштейна, направленное германскому посланнику в Брюсселе, где физик отказывался от германского гражданства.
Партайгеноссе