– Благодарю за заботу о моей совести, – со всей иронией, на какую была сейчас способна, откликнулась Катрин.
– Значит, я правильно понял? Вы добровольно даете согласие на сотрудничество? – Он подчеркнул – «добровольно». Катрин развела руками: увы! Лавалье вынул из стола лист бумаги, гусиное перо и чернильницу. – Тогда подпишите обязательство.
Катрин внимательно прочитала: «Я, Муравьева Екатерина Николаевна, в девичестве Катрин де Ришмон, даю согласие…» Надо же, все приготовлено, даже написано каллиграфическим почерком – остается только поставить подпись.
– А как подписывать? По-русски или по-французски?
– Для надежности – и так и так.
Катрин встала, положив лист на стол, и взяла перо. Наклонилась было и занесла руку, но остановилась и остро взглянула на виконта:
– У меня есть условие. Даже два.
– Какие условия?! – воззрился на нее Лавалье.
– Во-первых, вы должны отозвать из России Анри Дюбуа. Я не хочу, чтобы мой муж постоянно был под угрозой покушения.
– Принимается, – махнул рукой виконт. – А второе?
– За смерть Анастаси Дюбуа кто-то будет наказан?
– Вы хотите ареста вашего мужа? Пока что все указывает на него. Подписывайте бумагу, мадам, и договоримся об оплате ваших услуг.
– Вы с ума сошли! – вспыхнула Катрин. – Какая оплата?! Вы решили меня унизить еще и этим?
– Все, что бесплатно, – то аморально. Помните такую пословицу? Она родилась не в «Сюртэ Женераль» – это придумал народ. А народ зря говорить не будет.
– Я вижу: вы любите пословицы. Вот вам еще одна: «Кого дьявол купил, того и продал». А меня вы не купили и не купите.
Везли Катрин с завязанными глазами. Повязку сняли лишь перед самой высадкой из фиакра, рядом с домом тетушки.
Женевьева де Савиньи встретила племянницу уже в полном здравии. Когда Катрин спросила ее о самочувствии, тетушка неожиданно залилась слезами.
– Прости меня, моя девочка, – всхлипывала она. – Меня заставили солгать. Я не была больна.
Катрин не стала спрашивать, кто и как ее заставил. И так все было ясно.
– Алиша! – повторил Муравьев, теперь уже с чисто легким восклицанием, словно подтверждающим его уверенность, что здесь, в Лондоне, никого другого он и не мог встретить.
– Узнал-таки, – вздохнула Хелен, и вздох ее тоже получился неопределенным – то ли досадливым,