тогдашних германцев как в сфере материально-технической цивилизации, так и в сфере духовной культуры. Славяне населяли самые плодородные земли, требовавшие меньших усилий для своей обработки, и потому имели больше свободного времени, чтобы предаваться на досуге развитию прикладного искусства, ремесел, рыболовства, торговли и транспорта. Всему этому германцы противопоставляли целый ряд идеальных (т. е. не приносящих практической пользы, материальных доходов) добродетелей, таких как гордость, чувство собственного достоинства, чувство чести и – понятное, с учетом перечисленного выше – вечное недовольство, постоянное чувство неудовлетворенности. Неприхотливые славяне жили припеваючи или, во всяком случае, неплохо, по своим понятиям, за счет такого монотонного занятия, как рыболовство, и кое-чем приторговывали, привыкнув довольствоваться малым и не желая для себя ничего большего и лучшего. Германцы же, начиная с неизвестного нам сегодня момента времени, начали ощущать в себе нечто, что можно назвать поэтически
«беспокойством и тягой к перемене мест» (вспомним главу Х «Евгения Онегина») или высокопарно-патетически – «харизмой воли к власти», а говоря прозаически, по-простому – жаждой добычи. Ибо передвижения народов никогда не инициировались довольными собой и всем на свете неимущими людьми. Нет, они инициировались совсем другими людьми, у которых к первейшему и самому естественному побудительному мотиву – голоду – добавлялись иные мотивы и цели, которые они привыкли (а точнее – приучили себя) считать более высокими мотивами и целями. Как долго многочисленные и достойные во всех отношениях уважения народы могут оставаться на уровне каменного века при отсутствии материального благосостояния и этих самых более высоких целей, мы наглядно видим на примере североамериканских индейцев. Многие племена индейцев были так бедны, что не обладали даже гончарными изделиями и согласовывали свои кочевые странствия со временем созревания тех или иных диких плодов, трав, кореньев и овощей.
Современные историки, исследующие жизнь древних германцев, видят многие ее особенности яснее, чем – при всем уважении – Генрих фон Трейчке196 и его современники, чей взор был, вероятно, затуманен слишком воодушевленным и усердным чтением Тацита, несомненно, идеализировавшего в своей «Германии» германцев, дабы современным ему «римлянам, сравнивая себя с германцами, стало стыдно за свои пороки»), и гордостью за только что состоявшееся в Версале провозглашение Германской империи. Все это мешало им видеть очевидные, несомненные факты. Но, с другой стороны, эти талантливые исследователи еще не имели в своем распоряжении так много фактов и материалов, как сегодняшние историки, открывающие их в результате археологических раскопок в Скандинавии и Германии.
Небольшая группа хорошо осведомленных ученых, результаты работы которых, право, стоило бы популяризовать гораздо шире, чем это делалось и делается до сих пор, относится к столь долго чрезмерно
