мальчик с ангелом в мраморных руинах,
вокруг пепелище мира лежит, как скатерть.
и мальчик отвечает: как найду и чего искать мне?
как собрать мне целое, большее, чем его части?
ангел отвечает: с хозяйкой льдов не вступай в поединок,
не составляй на зеркале разума фигуры из льдинок,
но заставь их танцевать, и ты выйдешь из-под её власти,
и льдинки сложатся в слово «вечность», разделив твоё счастье
Четыре грани кубика Рубика, вполне отчётливые и обусловленные, – но никак не сложить въедино, в один плоский понятный стереотипный цвет, хотя бы одну: грани переплетаются, взаимопроникают, составляют сложный четырёхмерный рисунок, дышащий в живом пространстве стиха, – мир души поэта, живой человеческий мир, не укладывающийся в прокрустовы ложа линейных определений…
Современные критики , кураторы российских поэтических процессов, то там, то сям восплакивают: как много ныне в России стихов – но где поэты!… где то, о чем сказано: «дышит почва и судьба», где личности, где живая кровь, которой кто-нибудь бы да расплатился бы за вещество стиха!… Да ладно тебе, друже мой критик. Из века в век – поэзия жива, в России по крайней мере – уж точно, потому что живы – поэты, и кровь-строительница хлещет в их стихе скрепляющим времена и смыслы веществом: книга стихов Аллы Горбуновой тому доказательство, прииди и виждь.
…В подобного рода заметках как-то так принято – обильно уснащать текст цитатами из сборника; вот уж чего не хотелось бы мне делать: перед вами – книга стихов, читайте – стихами всё сказано!… Но , грешник, всё же не удержусь, чтоб не процитировать еще одно стихотворение Аллы Горбуновой, причем – почти целиком:
апокалипсис в русских полях.
на горизонте гнева —
обещанье Рая.
– Царствие Небесное человек способен
на земле построить,
в русском поле,
на русской земле, – сказал безумец.
в поле цветущей гречихи
упало зерно слов безумца
и умерло, и воскресло, и принесло плоды.
мы – гречиха, овёс, рожь и пшеница,
в стрелах наших колосьев звенят тишина и ветер,
ржаные корольки и полёвки – братья наши и сестры.
благословенны комбайны и зерноуборочные машины!
мы – апостолы новой земли и нового неба,
наши тела наполовину из железа, наполовину из хлеба,
мы – дети Толстого, Достоевского, дети причастия и анафемы,
но сами того не знаем,
и каждый из нас отрекался от образа и от Рая.
мы – революционеры, с нами – крестьянин, рабочий и
медведь-молотобоец.
мы