на свете не бывает,

      да не всем хватает мест.

      вот и мы с тобой воюем,

      спорим – кто кого вскормил.

      вот и мальчик тень свою

      дверью в тамбур прищемил.

      смотрит – легкие узоры,

      и легко закрыв глаза, —

      те же самые узоры —

      альвеолы, небеса.

      а внизу во мраке тает

      полустанок-уголек.

      мальчик все еще не знает —

      он сиротка или бог.

      «Крыша, фонарик, военная красота…»

      Крыша, фонарик, военная красота.

      Так в тепле мы родину проезжали.

      А разжали двери вагона – уже не та,

      будто и сердце разжали.

      Так сказал я, и сам задрожал, как ЗК —

      в телогрейке беззубой.

      А родина просит бородатого старика —

      назови меня Кубой.

      Оттого-то и просит, что бывает собой

      только в окнах вагона.

      Мальчик мой, не запоминай и не пой

      эти песни с перрона.

      А вот лучше еще повтори,

      что там – крыша, фонарик…

      Говори мне свое, дорогой, говори —

      это главный подарок.

      Кто бы чаю налил, кто бы смог научить

      замиранию сердца,

      и во тьме свою родину вдруг различить,

      как откроется страшная дверца.

      «В шинелях без знаков отличия…»

      В шинелях без знаков отличия

      идут сквозь березовый лес.

      Звериное слышат и птичье —

      и каждого чувствуют вес.

      Но мчится, как поезд товарный,

      ребенка забытого смех.

      И снег выпадает на армию,

      и головы падают в снег.

      Ах, мальчики, все это сказки.

      Не умер никто – не умрет.

      Так ржавый остов коляски

      скрипучим вертинским поет.

      И первый-второй замечает,

      что – вечер, что – лес в сентябре.

      И первый второму прощает,

      прощает себе.

      II

      «тайна-наволочка-туман…»

      тайна-наволочка-туман.

      как булавку найду – вспоминаю

      о тебе, о чистом постельном белье.

      наши, как легкий туман,

      отступают.

      я отступаю.

      сняли лычки. ключи на столе.

      ты проснешься – нет никого.

      чайник выключишь, высушишь листья,

      скажешь – почта шуршит.

      разве нет никого, если есть.

      Катя, Миша, Алиса,

      кто еще за подкладку зашит.

      или этот конверт дорогой —