У папы – наука. Жизни шли рядом, не сливаясь. Но они очень любили друг друга. Мама умерла 37-ми лет, неудовлетворенная, непримиренная, не позвав священника, хотя явно ничего не отрицала и даже любила обряды. Ее измученная душа живет в нас, – только мы открываем то, что она скрывала. Ее мятеж, ее безумие, ее жажда дошли в нас до крика.
Папа нас очень любил. Нам было 12 и 14 лет, когда умерла мама.
С 14-ти до 16-ти лет я бредила революцией, 16-ти лет безумно полюбила Наполеона I и Наполеона II, целый год жила без людей, одна в своей маленькой комнатке, в своем огромном мире.
Напишу Вам о папе.
Он умер 30-го августа 1913 г., от старческой болезни сердца, появившейся в последние годы. Самый последний год он чувствовал нашу любовь, раньше очень страдал от нас, совсем не зная, что с нами делать. Когда мы вышли замуж, он очень за нас беспокоился. Ни Сережи, ни Бориса (первого мужа Анастасии Цветаевой. – Л.К.) он не знал. Сережу он потом полюбил, поверив в его желание высшего образования – это для него было главное. Как людей он не знал ни Сережи, ни Бориса, совсем не знал, кто те, кого мы любим. Алю и Андрюшу он очень любил, очень им радовался и как потом мы узнали, всем о них рассказывал. Но он видел их совсем маленькими, до года. Это ужасно жаль! ‹…› Как странно! Я Вам это расскажу.
Я приехала в Москву числа 15-го августа, сдавать дом (наш дом с Сережей). Папа был в имении около Клина, где все лето прожил в прекрасных условиях. Числа 22-го мы с ним увидались в Трехпрудном, 23-го поехали вместе к Мюру („Мюр и Мерилиз“ – магазин в Москве, названный по фамилии владельцев; теперь в этом здании ЦУМ. – Л.К.) – он хотел мне что-нибудь подарить. Я выбрала маленький плюшевый плед – с одной стороны коричневый, с другой золотой. Папа был необычайно мил и ласков. Когда мы проходили по Театральной площади, сверкавшей цветами, он вдруг остановился и, показав рукой на группу мальв, редко-грустно сказал:
„А помнишь, у нас на даче были мальвы?“ У меня сжалось сердце.
Я хотела проводить его на вокзал, но он не согласился: „Зачем? Зачем? Я еще должен в Музей“.
„Господи, а вдруг это в последний раз?“ – подумала я и, чтобы не поверить себе, назначила день – 29-ое – когда мы с Асей к нему приедем на дачу. Господи, у меня сердце сжимается! – 27-го ночью его привезли с дачи почти умирающего. ‹…› За день – меньше! – до смерти он спросил меня: „А как… твой… этот… плед?“ Господи!
Последний день он был почти без памяти. Умер он в 13/4 ч. дня. Мы с Андреем были в его комнате. ‹…› Умер без священника.
Поэтому мы думаем, что он действительно не видел, что умирает, – он был религиозен. – Нет, это тайна. Теперь уже никогда не узнаем, чувствовал он смерть или нет. Его кончина для меня совершенно поразительна: тихий героизм, – такой скромный! Господи, мне плакать хочется!
Мы