Сэр Мунго звучно провозгласил: «Принцесса Сульдрун, имею честь представить вам герцога Фода Карфилиота, владетеля долины Эвандера!»
Сульдрун опустила голову. Карфилиот с улыбкой поклонился и поцеловал ей руку. Выпрямляясь, он заглянул ей в лицо и сказал: «Слухи о красоте и грации принцессы Сульдрун преодолели горные кряжи и достигли Тинцин-Фюраля. Я опасался, что рассказчики преувеличивали, но теперь вижу, что они ни в чем не ошибались».
«Надеюсь, вы не слишком доверяете слухам, – бесцветным тоном отозвалась Сульдрун. – Уверена, что они не доставили бы мне ни малейшего удовольствия».
Казмир нахмурился и живо пригнулся над столом, но Карфилиот успел спросить: «Как же так? Почему?»
Сульдрун отвела глаза, чтобы не смотреть на отца: «Меня заставляют быть не такой, какой я хочу быть».
«Вам не льстит восхищение мужчин?»
«Я не совершила ничего достойного восхищения».
«То же самое могли бы сказать пышная роза или многогранный сапфир».
«Я не цветок и не украшение – у меня своя собственная жизнь».
«В красоте нет ничего неблагородного, – весомо произнес король Казмир. – Это дар, уготованный немногим. Разве кто-нибудь – даже принцесса Сульдрун – предпочел бы уродство?»
Сульдрун хотела сказать: «Прежде всего я предпочла бы находиться где-нибудь в другом месте». Но она благоразумно промолчала и сжала губы.
«Красота – любопытнейшее свойство! – заявил Карфилиот. – Кто был первым поэтом? Наверняка тот, кто изобрел понятие красоты».
Казмир пожал плечами и поднес к губам бокал из полупрозрачного красновато-лилового стекла.
Карфилиот продолжал, мелодично и непринужденно: «В нашем ужасном и чудесном мире охваченного страстью поэта, стремящегося найти идеал красоты, почти неизбежно ждет разочарование».
Сульдрун переплела пальцы и принялась изучать их кончики.
Карфилиот спросил: «Кажется, вы не согласны?»
«Охваченный страстью поэт может быть очень скучным собеседником».
Карфилиот хлопнул себя по лбу с выражением притворного негодования: «Вы бессердечны, как богиня Диана! Разве у вас не вызовет симпатию страстный поэт – несчастный, опьяненный лунным светом искатель приключений?»
«Скорее всего нет. По меньшей мере, он показался бы мне чрезмерно сентиментальным и сосредоточенным на собственной персоне. Надо полагать, римский император Нерон, распевавший гимны, пока его город горел до тла, был такого рода „страстным поэтом“».
Рука короля Казмира раздраженно дернулась; подобная болтовня представлялась ему бесполезной и легкомысленной… Тем не менее, Сульдрун, судя по всему, чувствовала себя в своей тарелке. Возможно ли, что боязливая затворница Сульдрун была умнее, чем он предполагал?
Карфилиот