Хрёрек конунг звал датчан поселиться в крепости, подле своих кметей. Харальд сердечно поблагодарил, но в ответ сказал так:
– Мой отец замирялся с двоими великими предводителями. С тобой, конунг, и со вторым вождём, который не захотел больше здесь жить. Рагнар конунг велел мне посетить обоих, и я не могу выйти из его воли, а это значит, что путь наш ещё не закончен. А не мне тебя поучать, ты сам знаешь: пока мы в походе, мы не ложимся у очага.
– И не пьём под закопчёнными стропилами, – добавил Эгиль. – Хорошо, кнез, что в этом доме нет очага и стропилам не над чем закоптиться! А то жаль было бы пронести мимо рта такое вкусное пиво!..
На пиру Харальд выпил не особенно много, потому что вождю следует сохранять ясный рассудок. Однако на следующее утро проснулся, с удовольствием предвкушая, как сейчас зачерпнёт ведёрко холодной речной воды и выльет себе на голову.
Ночной дождь кончился, и ветер трепал облитые ярким солнцем занавески шатра. Пока Харальд жмурил глаза и потягивался под одеялом, наслаждаясь щекоткой меховых волосков по голому телу, солнечный свет на занавесках несколько раз сменяла прозрачная тень от скользивших по небу облаков.
Потом он услышал снаружи голоса и сразу понял, что валяться дальше не стоит. Один из голосов был женский, тот самый, что вчера называл Сувора батюшкой.
Харальд проворно натянул штаны и выбрался из шатра.
Русоволосая всадница снова была здесь, и злой конь под нею косился, плясал, переливался дивными бликами чернёного серебра. Сегодня он был должным образом осёдлан и взнуздан, но Харальд невольно подумал, что всё равно вряд ли сладил бы с этаким зверем. Точно так же, как не всякий возмог бы, подобно ему самому, плавать по мелководью, стоя босыми ногами на вёртком бревне и отталкиваясь шестом. Или ходить по вёслам с внешней стороны борта, когда люди гребут… Всё так, но Харальд смотрел на отважную дочь ярла и по-мальчишески завидовал ей. При виде чужого искусства все собственные умения кажутся малозначительными, и ничего тут не поделаешь.
Со вчерашнего дня на речном берегу успел вырасти целый лагерь палаток. Сюда стеклись ладожане, намеренные уехать с датчанами и Твердятой. Несколько молодых словен, хмурых от сознания собственной невесёлой решимости, как раз вколачивали в землю распорки, возводя ещё одно временное жилище. Дочь ярла сидела подле них на коне и разговаривала с парнями. Харальд немного послушал и с сожалением убедился, сколь мало ещё удалось ему постигнуть гардскую речь. Когда говорили медленно – понимал, иногда мог даже что-то ответить. Девка же трещала, как сойка, слова от слова не различишь ни за что.
Харальд только уразумел, что она бранилась с воинами Пенька. Язвила как могла и, наверное, желала им утонуть по дороге. Возводившие палатку огрызались – скупо, с тяжким немногословием, присущим мужчинам. Харальд заметил шедшего в ту сторону боярина Твердислава и подумал, что гардский ярл непременно