– Доктор Сински, – приветствовала ее представительного вида дама в приемной. – Проходите, пожалуйста. Вас ожидают.
Да, но кто?
Элизабет последовала за женщиной по роскошному коридору, и они остановились у закрытой двери. Секретарша тихонько постучала, после чего открыла дверь и жестом пригласила ее войти.
Элизабет вошла, и дверь за ними закрылась.
В небольшой переговорной царил полумрак – свет излучал только большой включенный экран. Перед ним стоял высокий худощавый человек. Его лица она не видела, но в комнате ощущалась аура власти.
– Доктор Сински, – его резкий голос выдавал привычку повелевать, – спасибо, что откликнулись на мое приглашение.
Судя по характерному акценту, он был выходцем из родной для Элизабет Швейцарии или, возможно, Германии.
– Прошу вас, присядьте, – пригласил он, показывая на кресло, стоявшее рядом.
Что, он так и не представится? Элизабет села. При виде странной картины, выведенной на экран, ее беспокойство лишь возросло. Да что тут происходит?
– Я был на вашей презентации сегодня утром, – произнес мужчина. – Я проделал большой путь, чтобы вас послушать. Весьма впечатляюще.
– Благодарю вас, – ответила она.
– Я позволю себе добавить, что вы намного красивее, чем мне представлялось… несмотря на возраст и неадекватную оценку положения дел в мировом здравоохранении.
Элизабет опешила. Его замечание было в высшей степени оскорбительным.
– Прошу прощения, – сказала она, вглядываясь в темноту. – Да кто вы такой? И зачем меня сюда пригласили?
– Извините за неудачную попытку пошутить. А почему вы здесь, объясняет изображение на экране.
Сински перевела взгляд на экран – на нем была картина, изображавшая толпы страдальцев, в отчаянии заламывающих руки в плотном скоплении нагих тел.
– Великий художник Гюстав Доре, – провозгласил незнакомец. – Его изображение преисподней, описанной Данте Алигьери, отличается особой безжалостностью. Полагаю, вас это ничуть не смущает… ведь именно такое будущее уготовано человечеству. – Он помолчал и медленно направился к ней. – Позвольте мне объяснить почему.
Казалось, с каждым шагом его фигура становилась все выше и выше.
– Если я возьму лист бумаги и разорву его на две части… – Остановившись у стола, он взял лист и с треском его разорвал. – А потом сложу половинки вместе и опять разорву, – продолжал он, сопровождая свои слова действием, – то в результате получу стопку бумаги в четыре раз толще оригинала, верно? – Его глаза мрачно мерцали в полумраке.
Элизабет