Познакомился у [И. Д.] Делянова с интересным человеком, с предводителем Старобельского уезда Харьковск[ой] губ. [И. М.] Зилотти. Он отставной военный николаевского времени и живет годами в деревне и в провинции, богат и умен. В разговоре с нами он сказал между прочим:
– Если бы Государь меня спросил: ну что, Зилотти, у вас делается в губернии, я бы ответил: плохо, Государь, но может быть хорошо.
– А как сделать, чтобы хорошо было? – спросил Делянов.
– А вот как. Надо, чтобы ваши министры, Государь, – продолжал Зилотти, – это прежде всего, поменьше обращали внимания на болтовню газет, а побольше на то, что у нас делается. Еще 7, 8 лет, и трудно будет поправить; демократия одолеет; а теперь хотя и плохо, но все можно поправить.
– А как поправить? спросил бы вас Государь, – сказал Делянов.
– Я бы ответил только за свою губернию; ряд мер очень простых, и прежде всего восстановить мировых посредников[42] для крестьян с прежним полновластием, и немедленно.
Я попросил этого Зилотти написать мне вкратце свои мысли. Он дал мне слово прислать их из деревни.
– Ну как вы хотите, – сказал Зилотти, – сами посудите, ваше высокопревосходительство, как может быть хорошо. Крестьян освободили; были посредники, их уничтожили; были розги, их уничтожают; были хорошие волостные старшины, их прогнали; кого же мужику бояться? Создали земство, людей нет; настроили видимо-невидимо училищ – некому учить; разорили дворянство – не дают кредиту; дали новые суды, а к Царю закрыли доступ[43]; ну как тут не быть плохо. И вот что. Плакаться теперь поздно; теперь надо дело делать. Крестьянин спился, это правда; крестьянин обеднел, и это правда; крестьянин испортился, и это правда. Но у него одно осталось нетронутым: вера в Царя и страх Царя. Пока это есть – все можно спасти в 2, 3 года; но все работают теперь, чтобы это чувство у крестьянина растлить, все, а в особенности газеты. Вот почему я и говорю, что стыдно вам, гг. министры, заниматься газетною болтовнею, а надо все внимание теперь сосредоточить на уезде, на деревне, и все сделать, чтобы не дать в народе ослабеть чувствам его к Царю. Теперь это не трудно; через 7, 8 лет будет невозможно. Теперь только кое-где болячки; а потом будет гангрена; ее не остановишь!
Много говорят про кадетскую историю в Москве[44]. Все винят директора и [Н. А.] Махотина: первого за то, что он явил себя не педагогом, чтобы не сказать хуже, второго за такие назначения, как назначение этого директора. Он был начальником отделения в Управлении военно-уч[ебных] заведений[45], и вдруг с бумаг переводят на живые души и кого же – детей. Одна из многих несчастных идей Милютинского и Исаковского времени[46] жива и доселе: она заключается в сочинении какого-то типа военных педагогов!