Я позвал к себе старого приятеля Степана Ивановича. Тот совсем состарился, согнулся – тёмный, страшный; краше в гроб кладут. Предложил ему рюмочку-другую. Потом стали пить чай. Мне всё никак не удавалось приступить к своему поручению.
«Ну, как жизнь молодая», – сказал я уныло.
«Да никак».
«Неплохо выглядишь».
«Да уж куда лучше».
«Ничего, мы ещё поживём».
«Поживём, да… – проговорил он. – Больницу-то закрывают».
Как это так закрывают – я был слегка ошарашен. Кто это ему сказал?
«Говорят, народу нет».
Куда ж народ-то девался, спросил я, хотя прекрасно понимал, в чём дело. К этому шло. Пациентов и в моё время становилось всё меньше, теперь в иных деревнях осталось две-три старухи, дома заколочены, а то и вовсе торчат одни закопченные печные трубы; избы разобраны и свезены в город. И всё же новость была неожиданной, я всё надеялся, что на мой век хватит. Спрашиваю себя, куда же я денусь.
«Самые, можно сказать, исконные места. Скоро вовсе никого не останется», – сказал Степан Иванович.
«Что же будет с больницей?»
«А ничего. Сгниёт и повалится. И всё так. Строили, строили…»
Махнул рукой:
«Нечего тут больше делать. Земли много – продадим на́хер американцам али китайцам. Хоть польза какая будет», – заключил он.
Я кашлянул.
«У меня к тебе просьба, Степан Иваныч…»
Должен сказать, что я всегда относился с недоверием к так называемой народной медицине. Всё что было в ней ценного давно уже использовано, выделены действующие начала, противопоставлять лечение «травами» научной фармакологии глупо. Но сейчас мне пришлось вспомнить о Старухе. Не зря я пишу это слово с большой буквы. Забыл, как её звали, а может, и не знал. Некогда она вручила мне склянку с бурой жидкостью. Так сказать, последний дар моей Изоры.
Три капли, сказала она, не больше; пять капель выпьешь, увидишь небо в рогожку, а десять – помрёшь. Кажется, я догадывался, что это такое; во всяком случае, убедился, что лучшего снотворного для меня не найдётся. Больше того – лучшего средства восстановить душевное равновесие. Бабусе и тогда было много лет; почему-то я был уверен, что она жива. Я написал несколько слов, сложил записку вчетверо.
«Пошлёшь внука, – сказал я Степану Ивановичу. – Да смотри, чтобы сам он не притрагивался».
Я решил как следует выспаться и не стал дожидаться ночи, на исходе седьмого часа накапал в кружку с водой. Семь – священное число, да и карта, которую я вытянул наугад из колоды, оказалась семёркой. Сперва заснул крепко, но потом стало сниться. Будто бы, наскучив валяться, я решил пройтись. Ночь ясная, звёздная, поднимая голову от подушки, я вижу над тёмным лесом слегка наклонённый Ковш, но никакой подушки, разумеется, нет, я шагаю, ёжась от ночной прохлады, мимо отделений моей больницы, где я как будто всё ещё работаю. Выхожу на дорогу, сворачиваю в сторону, углубляюсь в чащу. И с удивлением замечаю вдали мерцающий