Раздели мы с Юрой Бореньку, уложили на нары, стали растирать: смотрим – порозовел, глаза приоткрыл. Когда он в себя пришел, я увидела, что с Юрой творится неладное. Стоит, кулачки сжал, глаза прищурил. Я испугалась. Подошла, на коленки к себе сына посадила, по голове глажу, успокаиваю:
– Он же нарочно делает, чтобы над тобой тоже поиздеваться, чтобы за пустяк убить. Нет, Юра, мы ему такую радость не доставим!
Думала, убедила сыночка. Прошло несколько дней, слышу, Альберт с мотоциклом своим возится, завести не может. Вышла из землянки, наблюдаю издалека. А уж когда он из выхлопной трубы мусор какой-то выковырял, сразу же поняла. Альберт ругнулся, к нам зашагал. Я к нему навстречу пошла, он мне на ломаном русском и говорит:
– Передай твой щенок, чтобы мне на глаза не попадаться.
Па большее не решился. Фронт тогда уже дрогнул, артиллерийская канонада не умолкала. Всем было ясно: немцам здесь долго не продержаться.
Несколько дней Юра не ночевал в землянке – устроила я его у соседей, подальше от ненавистного Альберта. Когда Юра вернулся, я всё наказывала ему:
– Не подходи ты к немцам. Держись подальше! Да и за братом следи».
Но, конечно, удержать мальчишек от мелкого вредительства по отношению к оккупантам было невозможно. Юрий Алексеевич потом вспоминал, что вместе с приятелями он разбрасывал гвозди и стекло на дорогах, прокалывал шины немецких машин. И это было, пожалуй, всё, что они могли сделать в таком возрасте.
Надо сказать, что положение семьи Гагариных, несмотря на жизнь в землянке, было в целом получше, чем у большинства клушинцев. Оккупационные власти прослышали, что до войны Алексей Иванович периодически работал на мельнице, и определили его мельником. В помощники назначили бывшего красноармейца Виктора Каневского. Муку мололи, конечно, не только для немцев, но и для односельчан. Из-за этого Алексей Иванович даже пострадал, о чем сохранилась запись в «Акте учета злодеяний немецко-фашистских захватчиков»: «В с. Клушино широко применяли порку ремнем, кнутом, а то и палкой. Пороли за всякий малейший проступок, нарушающий распоряжение комендатуры. Так, например, Гагарин Алексей Иванович, 40 лет, получил 10 ударов за то, что отказался одной гражданке смолоть рожь вне очереди, а ее, как оказалось, прислал комендант…»
Рассказ Гагарина-старшего об этом инциденте очень художественно обработал Юрий Маркович Нагибин (цитирую по книге «Рассказы о Гагарине», 1979):
«Гарнизонный палач Гуго, толстый, страдающий одышкой, и переводчик, прыщавый паршивец, отвели Алексея Ивановича на конюшню…
– Велели они мне руками за стойку взяться. Схватился я покрепче за эту стойку и думаю: „Экая несамостоятельная нация: и вошь толком не умеет истребить, и человека высечь – на мне же полный ватный костюм“. Тут Гуго чего-то сказал