Располагая биографемы в определённом порядке, люди конструируют тексты, связанные с типичными для исторического времени или определённых социально-культурных условий нормативными жизненными событиями – получением образования, обретением любви, повышениями по службе, рождением детей, уходом близких, переживанием жизненных катаклизмов и пр.
Текст рассказа о себе и своей жизни составляет цепочка случаев и происшествий, свидетельствующих в первую очередь самим рассказчикам о том, что они существовали в общем жизненном контексте – «как все», следовали на жизненном пути именно туда, «куда он и должен вести», то есть совершая нормативно предусмотренные действия, руководствуясь усвоенными в социализации правилами и табу, решая всем известные возрастно-социальные задачи, адаптируясь к возрастающей сложности жизненных обстоятельств, преодолевая распространённые трудности и пр. Большинство подобных рассказов выглядят клишированными, чуть ли не универсальными и обычно опираются на известные прецеденты, архетипы, стереотипы, идентификационные образцы и стандарты текущих культурно-исторических хронотопов. В них редко обнаруживаются уникальные, персональные эпизоды, во всяком случае, они не раскрывают никакого особенно специфического содержания личности рассказчика, указаний на его собственные, отличные от типичных, переживания, мысли, отношения.
Конструируя социально востребованное жизнеописание, человек располагает нужные биографемы в необходимом ему временно́м и смысловом порядке. Как образно-смысловые единицы, биографемы выражают и сохраняют многое из континуального, текущего, часто не до конца вербализованного, а потому быстро утрачиваемого опыта проживания человеком своей жизни. Если в реальной жизни возможны случайность, непоследовательность, противоречивость, ошибочность, то в автобиографировании всего этого, как правило, уже нет, и каждый эпизод являет своё содержание как некий закономерный элемент мыслимой субъектом жизненной целостности. В этом плане биографема, хотя и представляет собой обобщенную единицу жизнеописания, тяготеет, на наш взгляд, к его хроникальности, фактологичности и линеаризации.
Но на уровне формирования экзистенциального опыта жизнеописание несколько уходит от процессуально-хроникального характера и трансформируется в ментальный феномен. Социально ориентированный нарратив при этом заменяется индивидуально ориентированным ментативом (Кузнецов, Максимова, 2007). И тогда жизнеописание предстаёт не столько как цепочка следующих друг за другом происшествий, случаев или сопоставленных с «нормой» итогов решения социально-возрастных задач, а как последовательность только таких фрагментов, которые субъект считает событиями собственной жизни – пик-переживаниями, персональными открытиями и пр., когда он остро ощущал себя «живым» (Батай, 1997), был активным участником = творцом