– Выходите.
Нас отвели по темной лестнице куда-то вверх, и мы очутились в маленьком коридорчике перед дверью, обитой черной клеенкой. Тускло светила маленькая лампочка. По коридорчику ходил взад и вперед пожилой румынский солдат.
– Останься здесь, – сказал мне полицейский и вошел с мамой в черную дверь.
Я сел на стул у стены. Было страшно. Солдат смотрел на меня.
– Юде? – спросил солдат.
Я уже знал, что это такое, и неопределенно помотал головой. Солдат вздохнул и полез в карман. Из кармана появился кусок рафинада. Солдат протянул его мне. Есть не хотелось, но было неудобно, и я положил его в рот. Сахар наполнил мой рот сладостью, но горький страх не прошел.
Черная дверь отворилась, и полицейский, взяв меня за плечо, подтолкнул вперед. Я вошел в небольшую, ярко освещенную комнату, где за столом сидел молодой офицер в румынской форме. В углу у стены рядом с дверью почему-то стояла высокая деревянная лестница. Мама сидела у стола.
– Подойди сюда, мальчик, – сказал офицер на чистом русском языке.
Я подошел к столу. На столе стояла лампа под зеленым, очень домашним абажуром, несколько листочков бумаги были придавлены черным пистолетом.
Офицер рассматривал на просвет мамин паспорт, определяя, имеется ли подчистка в графе «национальность».
– Оставьте меня с мальчиком, – сказал офицер полицейскому.
Полицейский вывел маму из комнаты.
– Послушай, – сказал офицер, – не надо скрывать, что ты еврей. Мне ведь все известно. Тебя же, наверное, учили говорить правду.
– Я не еврей, – ответил я.
– Почему ты боишься сказать правду? – мягко спросил офицер. – Мы не делаем евреям зла. Просто на время войны все евреи должны переехать в другое место. Таков приказ. Смотри.
Офицер взял пистолет, вынул обойму и показал мне. Желтые патроны, плотно пригнанные друг к другу, золотились на свету.
– Если ты не скажешь правду, мне придется тебя застрелить. Видишь этот верхний патрон? Когда я выстрелю, он будет здесь.
Офицер постучал костяшками пальцев по моему лбу и со щелком вогнал обойму обратно в рукоятку пистолета.
– А куда же вы нас отвезете? – спросил я.
– Мы отвезем вас в хорошее место, где не будут бомбить. Там будет спокойно. До конца войны. Сейчас я позову твою мать.
Вошла мама и стала у двери, прислонившись к лестнице.
– Вот видишь, – сказал офицер и улыбнулся, обнажив золотые зубы, пригнанные друг к другу, как патроны в обойме, – мальчик мне все сказал.
– Неправда! – воскликнула мама. – Что ты сказал?
– Скажи ей, – кивнул мне офицер, – мы же договорились.
– Мамочка! – закричал я. – Нас не убьют, я сказал, что я еврей, и нас просто отвезут в другое место.
– Значит, ты не мой сын! – отчаянно закричала мама и стала белая как стена.
– Мамочка… – заплакал я.
Офицер улыбался.
– Отведи их, – бросил