Я стояла, забыв, как дышать, и боясь спугнуть внезапную папину откровенность. Когда он замолк, испытала укол разочарования, но решила рискнуть и попытаться узнать больше. Бросив недорезанные овощи, села напротив и, посмотрев ему в глаза, робко спросила:
– Почему ты никогда о ней не рассказывал?
В следующую секунду оправдалось худшее опасение – папину откровенность я переоценила.
– Не о чем рассказывать! – отрезал он, принимаясь за откупоривание очередной бутылки. – Все вы, бабы, одинаковые. Что смотришь? Да, красивая она была – до одурения красивая, только не в том счастье, слышишь? Запомни, Фридка, красота – это проклятие! И мужика себе выбирай простого да работящего, а на внешность не смотри! И голову свою мечтами глупыми не забивай, все равно никуда отсюда не вырвешься: как родилась в нищете, так в нищете и помрешь!
А вот это сейчас обидно было. И самое главное, слова буквально задели за живое, отчего на глаза навернулись непрошеные слезы. Жутко захотелось дать им волю, но я сдержалась.
– И не разводи мне тут сырость, – завершил тираду вконец раздосадованный отец, отхлебнув дешевого эля. – Слушай и внимай, я тебе плохого не посоветую!
Не глядя на него, я поднялась и отвернулась к плите. Сняла с огня так и не сварившийся бульон, направилась к выходу и, на миг замерев, негромко произнесла:
– Не приписывай мне собственные неудачи. Если ты смирился и разменял жизнь на бутылку, это не значит, что я повторю ту же участь.
Игнорируя полетевшие в спину крики, вбежала вверх по скрипящей лестнице и, заперев за собой дверь, рухнула на кровать. Скинула ботинки, уткнулась носом в подушку и несколько раз всхлипнула. Насколько ненавижу себя жалеть, настолько же сильно иногда хочется…
Дождавшись, пока отец отправится к себе и забудется беспробудным сном, я пошла в ванную. Вода полилась чуть теплая, но зато чистая, так что я смогла как следует отмыться. После дня, проведенного в лавке, рыбный запах въедался буквально под кожу, и я чувствовала себя обитателем морского дна. Очень хотелось воспользоваться душистым мылом и таким же душистым шампунем, но подобной роскоши у нас отродясь не водилось, так что приходилось довольствоваться хозяйственным.
Из душа я выходила, покрывшись мелкими пупырышками и звучно клацая зубами. В комнате сбросила полотенце, надела ночную рубашку, до носа укуталась в пару одеял и села на кровати, ожидая, пока волосы хотя бы немного подсохнут. Подхватив пальцами каштановую прядь, внимательно на нее посмотрела: вот уж действительно, хорошо, что не родилась блондинкой. Маму я не осуждала, но и простить за то, что она меня бросила, не могла. В сущности, мне было все равно.
Это в детстве я могла часами просиживать у окна, надеясь, что она вот-вот появится на окутанной сумерками улице. А потом смирилась.
Вспомнив, что