Распрощавшись со спутниками, я вручил своё бренное тело станционным смотрителям и кучерам.
Когда проехали Ачинск, на задок кареты сели два вооружённых казака.
– Чем вызвана такая необходимость? – спросил я у станционного смотрителя.
– Разбойнички в лесу опять пошаливают, – отвечал тот. – Вчера обоз с китайскими товарами из Кяхты ограбили. Возчики, было, сопротивление оказали, так лихие люди одному из них кистенём голову проломили.
Всё обошлось благополучно, но этот прогон оставил самые яркие впечатления от всей поездки – за каждым деревом мерещилось по разбойнику.
Государственная дорога должна быть не уже трёх сажен, утрамбована и присыпана песком, гравием или камнем, с водоотводными канавами и крепкими мостами, с верстовыми столбами и указателями, с колодцами через определённые расстояния.
Но, в полном соответствии с поговоркой «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги», на самом деле всё было не так. На большем протяжении тракт представлял собой подновлённые скотопрогонные и торговые пути, оставшиеся со времен монгольского нашествия.
Изредка встречались крестьяне, несущие государственную повинность по ремонту и содержанию дороги, они работали без усердия, как и подобает подневольным людям.
На довольно протяжённых участках тракт оказывался столь разбитым, что возницы объезжали эти непроходимости стороной, и в итоге дорога разделялась надвое и натрое. При дожде лошади шли по пузо в воде, а пролетки и кареты впору было заменить лодками и баркасами.
В экипаже меня так утрясло, что я потерял чувство времени и пространства.
Примелькались придорожные сёла, избы которых вытянуты по обе стороны вдоль тракта на две-три версты. Однообразными были серые колонны арестантов и каторжан, под кандальный звон конвоируемых между пересыльными тюремными замками и на сибирские рудники и горные заводы. Почтовые станции, постоялые дворы – всё повсюду было настолько похожим, что порой я ловил себя на мысли: «Уж в ту ли сторону я еду?»
Это надо быть Карамзиным, чтобы проехать по тракту, и потом красноречиво описать своё путешествие. Но я, к сожалению, не он.
Подорожная – кланяюсь в ноги благодетелю – давала мне право первоочередной смены лошадей, перед теми, кто ехал не по казённой, а по своей надобности.
Может быть, напрасно я не пошёл по чиновничьей стезе?
Подлетаешь на взмыленных лошадях к почтовой станции и показываешь подбежавшему смотрителю подорожную, где написано, что податель сего следует по высочайшему повелению.
«Выпрягай! Лошадей срочно! Запрягай!» – командует тот. И со страхом и почтением таращит глаза уже тебе вдогонку.
А ты едешь, скажем, в Нижний на ярмарку, чтобы покуролесить там инкогнито.
В ходе моего дальнейшего