Длинный день после детства. Лев Борисович Усыскин

к нему с первого же посещения бассейна и произраставшая, в свою очередь, из неуемного Борькиного воображения. Коричнево-зелено-лазурный бассейн казался еще глубже, чем бесцветный, глубже и загадочней, и стоило Борьке проплыть хотя бы несколько метров, как в голову обязательно начинала лезть всяческая дурацкая всячина: то какие-то опасные рыбы, будто бы плавающие в глубине и способные схватить за голень или пятку, то словно бы покрывавшие дно густые гниловатые водоросли, кишащие мерзкими червеобразными и многоногими тварями… Часто же Борька в эти моменты как бы видел себя со стороны – точнее, снизу, со дна, от уровня хорошо различимой сквозь водяную толщу продолговатой кафельной плитки. Он словно бы стоял там и глядел, задрав голову, на себя плывущего – и тотчас же представлялось, что вода вдруг исчезает в единый миг, а все, кто находился на ее поверхности, падают неминуемо с семиметровой высоты, разбиваясь в кровь…

      По этой же причине мальчик вообще не любил смотреть вниз, на дно, предпочитая плавать на спине. Однако выбор стиля являлся, как известно, прерогативой тренера, и приходилось всякий раз превозмогать себя, нарезывая бессчетные пятидесятиметровки брассом, кролем и дельфином. Сильнее же всего при этом захватывало Борькин дух, когда он плыл в обратном направлении, к стартовым тумбочкам, – примерно за пятнадцать метров до них дно, потемнев, резко уходило вниз, образуя яму для прыжков с вышек, – не дожидаясь этого места, Борька предусмотрительно закрывал глаза и вновь открывал их уже на глубине – метрах в пяти от бортика: здесь дно уже шло себе ровно, трудноразличимое сквозь толщу взбаламученной пловцами воды, – и было не так страшно. Заметим здесь же попутно, что на скоростные показатели Борькиного плавания подобные душевные метания влияли, разумеется, не самым благоприятным образом – ну да об этом позже…

      …Наконец сладив с упрямым краном – добившись равномерно-приятного течения теплых вод, – Борька занял вожделенное место под нимбом распылителя и с наслаждением вытянул руки вверх. Падающие струи сладко щекотали ладони, подушечки пальцев – мальчик слегка поворачивал кисти рук из стороны в сторону, стараясь поймать в них как можно больше: вода ломким опоясывающим ручейком спускалась затем по предплечью, затекая под мышку, и одновременно отрывалась от локтевой выпуклости параболическим водопадиком – Борька какое-то время завороженно глядел на этот водопадик, боясь даже переменить надоевшую позу: так же точно и с тем же выражением лица, с каким много лет спустя в Витебске, в умывальной заштатного гостиничного номера, он с замиранием сердца станет есть глазами брильянтовое водяное ожерелье, опоясывающее томно отставленную ножку маленькой, похожей на ладную загореленькую ящерку Любки Ткачук – смешливой Борькиной однокурсницы…

      …Было приятно и как-то на удивление спокойно на душе, словно бы ничего и не произошло, –