– А осенью, когда стали бомбить, мы поехали в деревню. И вот приходит ко мне однажды летчик. Вошел в избу, мы на задание как раз собирались. Вызвал меня в коридор и к стене прижал.
«Изнасиловал?» – Варя побоялась произнести это слово, но в глазах у нее застыл ужас.
– Да нет, не снасильничал, – неопределенно и как-то слишком уж простонародно ответила старуха, накручивая на палец волос, – так… Мне и не попало почти ничего, больше по ногам потекло. А он меня сразу же в сельсовет. Поднял среди ночи председателя, пистолетом замахал, заставил расписать нас.
– А ты?
Но бабка вдруг замолкла, и Варю, которая и без того не понимала половины подробностей, раздражало, что надо ее все время подталкивать.
– А что я? Знаешь, какие женщины бывают, только тронь – и готово. Вот и понесла.
Варя покраснела и с укором посмотрела на свою воспитательницу.
– А его через месяц убило.
– Ты его, наверное, очень любила? – с придыханием спросила Варя.
– Чего любить-то. Я его и не знала толком. Даже откуда он родом.
– Постой-постой, ты же говорила, что дедушка был консулом и у вас был необыкновенный медовый месяц?
– Консулом был Самуил Иегудович, мой следующий муж. Он умер от тропической лихорадки во время борьбы с космополитизмом. Ты не видела ложки?
– Какие еще ложки? – пробормотала Варя, и в животе у нее снова заурчало.
– Серебряные с позолотой, подарок Семена Андреевича. Ума не приложу, куда могли деться!
– Зачем мне твои ложки, бабушка?
Варя подошла к окну: вокзалы померкли во тьме. Город затих, никакие звуки не залетали в комнату, как если бы за окном разворачивались картины немого кино. Мотив с последней пластинки Поля Мориа звучал у нее в голове, и снова давешняя сладкая тоска накатила на девочку. Она подумала